Мысль пойти на улицу и посмотреть, что там происходит, пришла к Гарри во время рекламы, но он никак не мог возбудить в себе энтузиазм. Каждый раз он играл с этой проскальзывающей в голове мыслью, но все равно продолжал смотреть по телевизору кино. Наконец Мэрион вернулась домой, бледная от пудры и пронизывающего уличного ветра. Холодно, поежилась она, выскальзывая из пальто. Не могла поймать такси целую вечность. Да уж, сучья погодка. Она долго и тщательно разглаживала пальто, вешая его в шкаф, чувствуя неловкость, потом на пару секунд закрыла глаза, стараясь усилием воли избавиться от напряжения в животе и блеска в глазах, прежде чем повернуться лицом к Гарри. В общем, деньги я достала, — она старалась, чтобы ее голос звучал как можно более естественно и беззаботно, — вот, держи. Она отдала деньги Гарри. Отлично. Теперь мы в дамках. Он постарался расслабиться и не просто игнорировать, но полностью отрицать тот факт, что в комнате появилось почти физическое ощущение неловкости. Мэрион откинулась на спинку дивана, скрестила ноги и склонила голову набок, улыбаясь и стараясь говорить как можно более беззаботным голосом: а что это за фильм, милый? Гарри пожал плечами: не знаю, только что включил. Мэрион кивнула и уставилась в экран, — держись, держись, держись, — хотя она отлично понимала, что вот так вот сидеть и делать вид, что ничего особенного не произошло, что все нормально, что ничего не изменилось, не только бесполезно, но и бессмысленно. Это было просто абсурдно, и она невольно дернула плечом, когда это слово эхом отозвалось в ее голове, к тому же она была слишком умна, чтобы попасть в ловушку собственных иллюзий. Она прекрасно понимала, что не станет говорить об этом с Гарри, что это только все усугубит, сделает намного хуже, однако она не могла отрицать произошедшего сама перед собой. Она глубоко вздохнула, придя и приняв этот вывод. Что случилось, то случилось. Она просто примет это и позволит своим мыслям перекочевать из ее сознания куда-нибудь подальше, не посвящая в них Гарри... Она снова невольно пожала плечами. Да и вряд ли он ее об этом спросит. Она вздохнула, улыбнулась смотревшему на нее Гарри, погладила его по шее: я люблю тебя, Гарри. Он поцеловал ее: я тоже тебя люблю. Она снова улыбнулась ему, и тогда он переключил свое внимание на происходящее на экране, и она тоже какое-то время смотрела на экран, стараясь не обращать внимания на сжавшиеся в тугой узел внутренности, потом поднялась с дивана: я, пожалуй, пойду поставлюсь. Ты со мной? Нет, я недавно догнался, так что на этот раз без меня. Она автоматически улыбнулась еще раз и пошла в ванную, стараясь убедить себя в том, что ей только показалось, что Гарри ведет себя странно. Уколовшись, она немного посидела, позволив своим противоречиям раствориться в приятной теплой волне прихода, почувствовав, как на ее лице появляется нормальная, настоящая улыбка, после чего встала и вернулась в комнату. Она обняла Гарри и погладила его шею, потом поцеловала в ухо и начала поглаживать по груди, и он постепенно стал отвечать на ее ласки. Они словно отчаянно пытались удержать друг друга, целуясь, гладя, обнимаясь. На заднем плане что-то бубнил телевизор. Потом они решили перебраться в спальню, где Гарри стал обнимать ее с нарастающей силой, а она прильнула к нему и целовала его, покусывая, пока он целовал ее тело в попытках разбудить страсть, которая сама найдет выход, но чего-то не хватало, что-то обламывало, и, несмотря на все их старания, они никак не могли сделать так, чтобы физические действия стали чем-то большим, чем просто действия, и чем больше они старались, тем глубже уходили каждый в свою скорлупку стыда, до тех пор, пока они не приняли обоюдное молчаливое соглашение прекратить бестолковую возню и не зависли где-то между сном и расслабленным бодрствованием.
