— При чем тут девочка?
— Как с кладбища шли, Лиза говорила… будто сама Рехильда девчонку и извела.
— Не морочь мне голову, дурища, — рассердился Эгберт.
— Так идти к ней? — повторила Доротея.
— Боишься — так не ходи, — сказал Эгберт. — Мало, что ли, толковых баб вокруг. Попроси Катерину Харш, она поможет.
И вышел, хлопнув дверью.
Доротея нахмурила светлые брови, почти не видные на бледном лице. Медленно проходили мысли в голове у Доротеи.
Мертвая девочка.
Красавица Рехильда Миллер, добрая, отзывчивая.
Дети Доротеи.
Эгберт-младший, умер в полтора года от скарлатины.
Марта, три года, от удушья.
Николаус, два года, утонул в Оттербахе (и как недоглядели?) Анна, полгода…
Доротея тряхнула головой, провела рукой по животу. И снова потекли знакомые, много раз пережеванные мысли.
…Сходить на рынок, купить мяса…
…Пригласить ли Бальтазара на воскресный обед?..
…Заглянуть к Катерине Харш, жене Николауса…
Неспешно передвигались доротеины мысли. Как коровы на лугу. Куда им спешить? Вчера они были и будут завтра.
Как восход и закат.
После вчерашнего дождя земля раскисла, так и липнет к ногам. Еще неделя таких дождей — и не дай Бог не выдержит плотина, возведенная вокруг шахты, чтобы не затопило ливневыми водами. Строили-то ее шесть лет назад, еще при прежнем бургомистре.
Грунтовые воды из шахтных стволов откачивали при помощи конного ворота. Старый Тенебриус, известный в городе нищий, который знал все на свете, относился к этому с нескрываемым неодобрением: для такой работы лошади, мол, слишком дороги. И пускался в мутные воспоминания: в его-де время ворот крутили рабы. «Да какие еще рабы, Тенебриус?» — ярился Бальтазар Фихтеле, местный умник, наседая на старика со своими дурацкими расспросами. Тот отмахивался, плевался — не хотел попусту тратить слова на разговоры с молокососом.
Тенебриус был странным человеком. На вид ему можно было дать лет шестьдесят. А можно и все сто. Можно и двести, но лучше об этом не думать.
У него неопрятная лохматая голова, серые волосы, крупный острый нос и большой рот без единого зуба. На загорелом до красноты морщинистом лице горят крошечные черные глаза — невольно поежишься, если зацепишь их взглядом.
Нищий жил в лачуге, кое-как слепленной из всякого хлама, на самом берегу Оттербаха, у старого, давно уже обвалившегося забоя. Туда и ходить-то не любили.
Среди горняков бродили упорные слухи о призраках, гнездящихся под землей, в затопленных или засыпанных шахтах. С этим суеверием ничего не могла поделать даже католическая церковь. Время от времени отец Якоб вдохновлялся той или иной буллой, добравшейся из Рима до дикого горняцкого прихода, затерянного среди Разрушенных гор. И отважно выступал в одинокий крестовый поход против шахтерского язычества. Но его пламенные проповеди скоро забывались, а страхи — вот они, страхи, каждый день рядом и забыть о себе не дадут.
