В поисках харчевни вышли на площадь — тесную даже для такого маленького городка, как Айзенбах, — и попали на представление бродячих комедиантов.
Телега загромоздила подходы к маленькому фонтану, посреди которого высилась новенькая деревянная статуя святого Георгия, раскрашенная синей, золотой и красной краской. На телеге, чтобы всем было видно, разместился механический театр.
Нищенствующие подвижники затесались в толпу зевак и, задрав головы, с интересом уставились на спектакль.
Ремедий дернул Бальтазара за рукав, шепотом спросил:
— Сегодня что, воскресенье?
Бальтазар пожал плечами.
— Наверное…
Ремедий что-то посчитал про себя, загибая пальцы. Охнул.
— Третьего дня, стало быть, пятница была…
— Ты что, Ремедий Гааз, совсем дурак? — раздраженно сказал Бальтазар.
Ремедий кивнул, искренне удрученный.
— Я мясо ел, — сказал он. — В постный день.
— Какое мясо?
— Эркенбальдины потроха, — пояснил Ремедий и плюнул от души. — Проклятая баба, загонит меня-таки в ад…
Бальтазар даже отвечать не стал. Что с дураком разговаривать. Он хотел посмотреть театр.
Разомкнулись деревянные шторки, открывая спрятанный в тяжелом резном корпусе вертеп, где жили своей таинственной жизнью два деревянных шута и большое тележное колесо. И шут в красном колпаке обхватил обод колеса, пытаясь вскарабкаться наверх; и шут в синем колпаке уцепился за колесо с другой стороны, стараясь обернуть его на себя. Несколько секунд колесо хранило равновесие, а потом стало поворачиваться, вознося красного шута и подминая синего.
— Что наверху, то внизу, — с важным видом произнес Михаэль Клостерле, наблюдая за механическими фигурами.
Представление в маленьком вертепе заканчивалось. Синий шут лежал раздавленный под колесом, на его курточке проступило багровое пятно, из нарисованного рта вытекла струйка нарисованной крови. Красный его соперник лежал животом на вершине и победно болтал руками и ногами.
— Что было наверху, окажется внизу, — сказал Михаэль.
— В таком случае, какой смысл в победе, если она всего лишь на миг? — поинтересовался наместник Варфоломей, который за эти дни полюбил философствовать на пару с новообращенным.
— Если колесо повернется снова, чтобы сбросить победителя, оно вознесет на вершину раздавленный труп, — медленно и значительно проговорил Клостерле. — Подумай сам, велик ли смысл оказаться наверху первым?
Варфоломей опустил веки, покивал, довольный мудростью своего собеседника.
— Вопрос в том, от чего зависит твое вознесение?
