Я пошел добровольцем, кандидатом в офицеры в немецкий вермахт, а не в СА или СС.
Наличие партийного билета и поведение в партийном духе вовсе не были рекомендацией для вступления в вермахт…
— Может быть, вас привлекли хорошие профессиональные перспективы, возможность продвижения по службе?
Это был путь с помощью способностей и собственных усилий добиться оправдания своего существования и найти признание.
— Ваше сопротивление против нацизма было вызвано чисто внешними влияниями или также внутренними чувствами и инстинктом?
Там, где они нарушали человеческие права, человеческое достоинство и приличие, я испытывал к ним неприязнь!
— Действовала ли на вас, человека молодого и способного восторгаться, их фразеология?
Фразеология? Молодежь легковерна и нуждается в высоких ценностях и образцах для подражания!
— Что подготовило ваше внутреннее изменение — осуществление велико-германской мечты, восторженный немецкий дух, внушенный вашими учителями?
Так было и с большинством моих однокашников. Многие учителя думали и чувствовали в велико-германском духе и воспитывали доверенную им молодежь в этом смысле.
Мне даже угрожали и подвергли аресту за то, что я не был душой и телом предан Гитлеру.
— Признавали ли вы, несмотря на протест и некоторое несогласие, цели Гитлера и моральное оправдание его дел — исправить причиненную немецкому народу несправедливость и вступиться за справедливое в своей основе дело?
Это признавали даже англичане, французы и американцы. Национал-социализм был вынут из купели союзниками в Версале, и его основателем является Клемансо, а не Гитлер!
— Вас привлекла просто солдатская профессия или вы хотели стать немецким офицером?
Поскольку я вступил в немецкую армию, я стал немецким офицером.
Пливье еще пережидает сколько-то времени, наблюдая, как действуют его вопросы на молодого капитана.
— Мои вопросы и ваши ответы не будут протоколироваться, как положено, и вам это не принесет никаких неприятностей!
Я знаю, тот факт, что я говорю по-немецки, не означает для вас, что я тоже чувствую себя немцем.
— Я пережил Сталинград с совсем другой стороны… Я хочу написать об этом книгу… по-немецки и для немцев!
Для молодого капитана этот Пливье — предатель, и, презрительно усмехаясь, отвергая попытки втереться в доверие, он осматривает его с ног до головы.
Пливье устало возвращается к столу, вынимает несколько листков чистой бумаги, протягивает их капитану и кладет сверху карандаш.
— Может быть, вам будет легче написать об этом. Можете не давать мне это читать… Жаль!
