– Ну что, судари, поели, попили? А ведь не собирались трапезничать. Ну да ладно, пора и честь знать. В дорогу, в дорогу, дома отдохнем! Марони, ты что, ослеп, старый? Я уже расплатился. Вперед! Стоять…
И уже стоя в дверях погрозил кулаком трактирщику:
– Будь ты на моей земле – сидел бы уже на колу, раз не умеешь своих постояльцев обезопасить от нечисти. Но я тебя и своей властью на ломти нарежу, ежели еще раз увижу или услышу про подобные безобразия. И ничего мне за тебя не будет, кроме дойки от имперского сыска, и то навряд ли.
Дверь захлопнулась, а хозяин – в поту, хоть выжми! – все еще кланялся в нее, не в силах поверить, что так дешево отделался. Тем временем ратник уже сидел за столом у поэта и, похоже, пытался уговорить его распить с ним новый кувшин вина, в обмен на рифму…
Как ни понукал рыцарь коней и спутников, но приходилось им еще не раз и не два останавливаться и отдыхать, ибо сказано мудро кем-то и когда-то: лучше десять раз расседлывать живую лошадь, чем один раз павшую.
И однажды, на закате, все трое остановились у огромного плоского камня на перекрестке трех дорог. Одна дорога вела еще ниже на юг, в дикие хладные земли, другая, по которой они прибыли, на шумный и обжитой восток, в имперские провинции, а третья, берущая свое начало от камня на перепутье, гордо лежала между ними, открывая путь на юго-восток, и была она широка, вдвое шире необходимого для имперских дорог, ибо принадлежала местным владетелям и строилась по их, а не имперской надобности, и на собственный счет.
– На. – Рыцарь спешился и передал поводья молодому спутнику, затем не спеша снял с себя шлем, кольчугу, отстегнул секиру вместе со скрипучим поясом, из основного вооружения оставив только двуручный меч на перевязи за спиной. Посопел недовольно, однако наклонился и отстегнул большие золоченые шпоры. И счел нужным оправдаться за это перед спутниками: – А иначе поскользнусь и всю задницу ими порежу, как это однажды и случилось. Ну, ты помнишь. Причем сам виноват, отец меня предупреждал… Эх…
Молодой рыцарь горестно вздохнул и начал взбираться на камень по влажному мшистому боку. Подошвы сапог то и дело срывались на скользкой крутизне, но рыцарь был очень упрям и очень силен: на одних пальцах подтягивался, если только удавалось ими зацепиться за ямку или трещинку в гранитном боку. Наконец он выпрямился на плоской вершине и, наскоро отряхнувшись от грязи и зеленой прикаменной слизи, обратил раскрасневшееся лицо на темный, в багровых осенних всполохах юго-восток, туда, где всего в полудне пути – к раннему утру должны добраться – ждал его родной дом, ждали родные и близкие, ждала жена и крохотный сын-наследник.
