Среди нараставшего потока телеспектаклей совершенно незаметным поначалу был спектакль «Шутка» по рассказу какого-то голландского писателя. Актерскую сдачу мы с Виктором Семеновичем Турбиным приняли почти без замечаний. В главной роли был знаменитый тогда артист Бортников.
И вот вечером я включил телевизор и стал смотреть. Титры, как тогда стало модным, шли не сразу, а чуть позже. А в начале вдруг в кадре появляется крупным планом молодой человек в белой рубашке с открытым воротом и с возмущением говорит в лицо телезрителям: «В нашем обществе нельзя шутить? У нас за шутку сажают?» Дальше выясняется, что он просто пошутил с девушкой, а его приняли за бандита и упекли в тюрьму. Полицейские же, отстаивая честь мундира, не слушали никаких доводов и довели дело до суда. Суд его и осудил. Принимая сценарий и актерскую сдачу, мы рассматривали спектакль как разоблачение буржуазного правосудия, но оказалось все наоборот.
Надо сказать, что после упомянутых слов актера у меня сердце екнуло, и оказалось — не зря.
Не успел кончиться спектакль, как мне позвонил Николай Пантелеймонович и стал спрашивать: кто автор, кто режиссер, почему появился такой спектакль? На мой вопрос — в чем дело? — он ответил: заинтересовались в ЦК.
Утром, что называется ни свет, ни заря я и Инна Ивановна Веткина были в кабинете главного редактора и ждали его возвращения. Все время гадали — за что?
Но такого, что было на самом деле, предположить не смогли. Оказывается, что после первых же слов Бортникова по поводу шутки заведующему сектором радио и телевидения ЦК позвонил генеральный прокурор СССР Руденко. Он был в ярости — «Что себе позволяет телевидение? Откуда такие нападки на генеральную прокуратуру?»
Николай Пантелеймонович рассказал нам, что он даже сразу не мог ничего сказать: «Я сижу, слушаю и вижу, что представители генпрокурора, что называется «шьют дело», причем очень умело. Дело идет к разгромному постановлению ЦК. Тогда я не выдержал, встал, стукнул кулаком по столу и закричал: «Это какие же надо иметь вывороченные мозги, чтобы так воспринимать очевидное!?».
А дальше вопрос можно было решать только двумя путями: или это идеологическая диверсия (тогда все по полной программе), или вообще ничего не случилось.
На наше счастье решили принять второй вариант. Но зарубка, конечно, осталась.
Вскоре, в декабре 1967 г., мне пришлось стать руководителем всей литературно-драматической редакции.
Н.П. Карцова назначили главой дирекции программ Центрального телевидения. Это было повышение. В планах Г.А. Иванова, как мы слышали, было отделение телевидения от Госкомитета.
