Откуда вообще взялся такой мелкий грызун - Вредитель не интересовался. Вся криминальная Москва знала о его любви к всевозможным феноменам природы, мутантам и выродкам. В прошлом году братва привезла из Чернобыля двухголового волка, но Шелковникову волчара не понравился: обе головы рычали и капали слюной как одна, ночью зверь - это еще на старой квартире, на Тверской, - выл дуэтом. Три раза приезжали менты, пришлось отмазываться. А вызывала ментов соседка - Элла Буслаева, толстая эстрадная, как сейчас говорят, "дива". Сто лет в обед, сплошной понт и голые ноги. Но серого все же отвезли от греха подальше в Малаховку, на дачу Корзубого, и выпускали ночью по периметру для устрашения отмороженных крадунов.
А вот лопоухого и косого лилипутика Вредитель с удовольствием демонстрировал гостям и частенько использовал его для многозначительных иллюстраций к всевозможным беседам.
- Видишь это животное? - сказал он как-то Марику Бармалею, явившемуся для консультаций по щекотливому вопросу. - Оно мало, но все равно именуется зайцем. Так и тот, о ком ты меня спрашиваешь, может быть, и велик, но все равно именуется "козлом" - и будет им всегда. А дальнейшие действия оставляю за тобой, Марик... Ты же не заяц и не козел?
Туповатый на идеи, но восприимчивый к чужим словам "бригадир" Бармалей слушал Сергея Петровича с пересохшими губами: хотелось огрести много "баксов", но в случае неудачи можно было лишиться башки. Впрочем, Марик едва переступил порог "хазы" Вредителя - сразу проникся важностью дела. А демонстрация зайца и дальнейшие слова как бы приобщали его, Марика Бармалея, блатаря среднего пошиба, к неким "высоким идеалам" и "умным" тайнам сильных мира сего. Тайны эти глядели на него из-под очков в золотой оправе, висевших на носу Вредителя. И даже не очень обидно было слушать про зайца и козла...
Нынче Сергею Петровичу предстояло обдумать крупные проблемы, связанные с тревожной обстановкой в Зимлаге, так называемом "дальняке". Там кое-какие зоны стали "краснеть", попадать под пресс администрации и "козлячьих коллективов", а в некоторых, наоборот, власть переходила к самозванной "черноте", к "беспредельщикам" из числа "новой молодежи". Вопреки всем понятиям даже на некоторых строгих зонах стал править "кулак", "мускул". Мужик, опора блатоты, захирел духом и нынче стремился лишь к выживанию любой ценой, подобно "Укропам Помидорычам" и "Иванам Денисовичам" сталинских лагерей. Конечно, на то были объективные причины: за колючкой, как и на воле, возникли трудности с работой, массы зеков слонялись по баракам в голоде и холоде, без курева. Но - закон есть закон - и Сергей Петрович Шелковников, он же Вредитель, давший когда-то вечный воровской обет, обязан был исправлять положение любыми средствами. Уговоры уже не действовали, отдельные наказания отдельных личностей в виде пожизненных увечий и загонов на самое петушиное дно мало влияли на положение в зонах. Возникла необходимость революционных перемен. И первые шаги были сделаны: в Зимлаг засланы "малявы" с "установками", а вслед за "малявами" готовились к вылету гонцы с материальной помощью из спецрезервов "общака". Кадры верные: Чурка да трое его "кентов", Махновец, Дрючок и Теря. В Зимлаге, на строгой "семерке", тянул срок "не подарок" Монгол; на него-то и возлагались надежды последнего "сходняка". Казалось, какое дело свободным до несвободных? Ан нет: именно из несвободы рождались достойные кадры для мира, где обитал Шелковников. Именно там, за решеткой и колючей проволокой, происходил жесткий и бескомпромиссный отбор, отсев... От "несидевших" толку было мало, из десяти лишь один-два "тянули" на "блат", остальные быстро сходили с дистанции. Впрочем, "несидевших" и не допускали к верхам: пойди-ка, браток, помыкайся, поголодай в БУРах, покатайся по пересылкам, заслужи, докажи. Недостатка в кадрах не было: ушедшая в небытие советская власть ухитрилась пропустить через тюрьму чуть ли не треть населения. По крайней мере, не было семьи без зека.
