– Пойдем подышим свежим ночным воздухом! – сказал принц, увлекая Ноэ на улицу.
– Уж не собираетесь ли вы поговорить со мной о Коризандре?
– Ты все смеешься! – ответил Генрих.
– Ничуть не смеюсь. Просто мои предсказания сбываются, и вы уже "втюрились" в хорошенькую мещаночку.
– Ошибаешься! Меня просто интригует: кем она приходится этому горожанину? Дочерью, женой? И она ли именно та женщина, которую вчера преследовал Рене!
– Ну, все это не так-то легко узнать!
– Если это его дочь…
– Что тогда? – спросил Ноэ принца.
– В таком случае у него очень хорошая дочь, только и всего. Но если это – его жена… о, тогда…
– Ах, бедная Коризандра! – рассмеялся Ноэ.
– У тебя отвратительная манера издеваться! – воскликнул Генрих, кусая губы.- Так я же докажу тебе, что ты ошибаешься, и уйду спать!
Придя к себе в комнату и приказав подать лампу, Генрих не раздеваясь уселся на кровать и глубоко задумался, но не о Коризандре, а о прелестной незнакомке.
– Кажется, Ноэ прав! – пробормотал он.- Я готов забыть Коризандру… Нет, я вижу только одно средство оживить в своей душе ее образ – это вскрыть и прочесть ее письмо, адресованное к подруге детства!
IV
Генрих Наваррский развязал узел шелковой тесемки, развернул письмо Коризандры, подвинул лампу и прочел:
"Дорогая моя Сарра!"
Это имя заставило его вздрогнуть.
"Сарра! – подумал он.- Но ведь так же зовут прелестную незнакомку? Но нет, Коризандра вскользь упомянула, что ее подруга никогда не уезжает из Парижа, так что я наверное застану ее там. Следовательно, это – просто совпадение!"
Успокоив свои сомнения этим размышлением, он продолжал читать:
"Это письмо вручит тебе молодой дворянин мужественного вида и красивой наружности. Этого дворянина, который впервые отправляется в Париж, зовут Генрих Бурбонский, принц Наваррский. Но тебе он представится просто под именем Анри, и ты не должна и вида подавать, что знаешь о нем что-нибудь большее, так как по воле своей матери, королевы Жанны д'Альбрэ, он должен жить в Париже инкогнито. Мой юный принц храбр, смел, остроумен, порядочен, но… ему только двадцать лет! Понимаешь? Нет? Ну так я должна сделать тебе признание: я люблю его, и он любит (или воображает, что любит) меня. Он расстался со мной с самыми священными клятвами вечной любви… Но что такое клятвы двадцатилетнего ребенка? Их уносит первый встречный ветер…"
"Ба, да уж не предвидела ли Коризандра, что я встречу такую прелесть между Блуа и Божанси?" – подумал Генрих, прерывая чтение, а затем продолжал:
