Прежде им спускалось невежество всего находящегося за границами Франции, употребление битых фраз, позолоченный стеклярус, слезливая сентиментальность, резкий, вершающий тон и les grands mots3 - все это утратилось.
Немец, поправляя очки, трепал француза по плечу, приговаривая:
- Mais, mon cher et tres-cher ami4, эти готовые фразы, заменяющие разбор дела, вниманье, пониманье, мы знаем наизусть; вы нам их повторяли лет тридцать; они-то вам и мешают видеть ясно настоящее положение дел.
- Но как бы то ни было, все же, - говорил литератор, видимо желая заключить разговор, - однако же, мой милый философ, вы все склонили голову под прусский деспотизм; я очень понимаю, что для вас это - средство, что прусское владычество - ступень... (473)
- Тем-то мы и отличаемся от вас, - перебил его немец, - что мы идем этим тяжелым путем, ненавидя его и покоряясь необходимости, имея цель перед глазами, а вы пришли в такое же положение, как в гавань спасенья; для вас это не ступень, а заключение, - к тому же большинство его любит.
- C'est une impasse, une impasse5, - заметил печально литератор и переменил разговор.
По несчастью, он заговорил о речи Жюль Фавра в академии. Тут окрысился другой немец:
- Помилуйте, и эта пустая риторика, это празднословие может вам нравиться? Лицемерье, неправда о науке, неправда во всем; нельзя же два часа читать панегирик бледному Кузеню.' И что ему было за дело защищать казенный спиритуализм? И вы думаете, что эта оппозиция спасет вас? Это риторы и софисты, да и как смешна вся эта процедура речи и ответа, обязательная похвала предшественнику - весь этот средневековый бой пустословья.
- Ah bah! Vous oubliez les traditions, les coutumes...1
Мне было жаль литератора...
V. СВЕТЛЫЕ ТОЧКИ
Но за Даниилами видны же и светлые точки, слабые, дальние, и в том же Париже. Мы говорим о Латинском квартале, об этой Авентинской горе, на которую отступили учащиеся и их учители, то есть те из них, которые остались верны великому преданию 1789 года, энциклопедистам, Горе, социальному движению. Там хранится евангелие первой революции; читают ее апостольские деяния и послания святых отцов XVIII века; там известны великие вопросы,, которых не знает Марк Дюфресс; там мечтают о будущей "веси человеческой" так, как монахи первых веков мечтали о "веси божией".
Из переулков этого Лациума, из четвертых этажей невзрачных домов его, постоянно идут ставленники и (474) миссионеры на борьбу и проповедь и гибнут большею частью морально, а иногда физически, in partibus infidelium2, то есть по другую сторону Сены.
