вы делаете? — Одну за другой она вытянула ноги сразу из брюк и из резиновых туфель. — И спиртного я тоже в рот не беру — просто не выношу!
Он ожидал увидеть под мальчишечьей одеждой голого подростка, а на Ри оказалось модное крепдешиновое белье.
— Вот так-то! А волосы у меня вылезли во время скарлатины, ну и что? — И вся в персиковом крепдешине она прямо со скалы бросилась в заводь; Огастина словно током пронзило: он вспомнил Мици.
Мици… Незрячие серые глаза, пальцы, точно щупальца, шарящие по столу в поисках чашки с кофе…
Отдаленный от него месяцами разлуки и океанами, образ ее съежился и стал похож на раскрашенную картинку — таким предстает человек на другом конце туннеля или когда смотришь на него в телескоп с обратного конца. Мици возникла над далекой коннектикутской заводью, словно фотография в рамке медальона, и, однако же, этого было вполне достаточно, чтобы Огастин снова сказал себе, что никого не любил так, как ее, и никогда уже не полюбит. Если бы ему удалось поговорить с ней до того, как она уехала в монастырь, внушить ей, что бога нет и искать прибежища в своем горе надо не у него… Едкий привкус досады обжег Огастину рот.
Какое-то время он стоял так, застыв, бессознательно поглаживая рубец на затылке тупыми, сломанными ногтями с еще не смытыми следами дегтя, пока какой-то волосок не зацепился за трещину в ногте. Боль от выдернутого волоска вернула его к действительности — заводь больше не интересовала его, и, предоставив девчонке нырять и плавать, он направился через лес домой; ноги его шлепали по глубокому песку проселочной дороги, в мыслях по-прежнему была Мици. Ее раскрасневшееся от мороза, утонувшее в мехе лицо…
И снова, как в прошлую зиму, горький ком отчаяния встал в горле, таком пересохшем, что ни выплюнуть этот ком, ни проглотить.
«И все же пора выкинуть Мици из головы!» — сказал себе Огастин в глуши этого чуждого ему леса по другую сторону Атлантики.
Пятна солнца пробивались между ветвей, и то тут, то там какой-нибудь лист сверкал, будто стеклянный, а у самой земли солнечный свет становился совсем зеленым, будто ты на дне моря. До чего же хороши эти уединенные коннектикутские леса, хоть они и не похожи на те, что стоят в Дорсете вокруг поместья Мэри, — и не только потому, что здесь много хвои, но и из-за густого кустарника, вынуждающего держаться дорог. Кусты, всюду кусты, и каждый куст — точно мириады зеленых глаз… А деревья до того густолистые, что не только ветвей — стволов не видно… Да и сами деревья здесь иные, чем в Англии, даже те, которые называются так же: дуб здесь другой, не английский дуб, и вязы не настоящие.
