— Нет, ты только взгляни на его ноги! — с возмущением перебила его Мэри. — Право же, придется избавиться от этого кузнеца — он безнадежен!
Среди безупречной парковой лужайки стоял один-единственный чертополох, и надо было видеть, как Гилберт вдруг ринулся на лужайку — это при гетрах-то и всем прочем — и точно рассчитанным ударом ноги отсек ему макушку.
Теперь они говорили о разных разностях (хотя оба были настороже), пока не достигли прохлады и сумрака тисовой аллеи, куда не проникал даже запах роз, пышно цветущих неподалеку. Тут Гилберт попробовал подойти к делу с другой стороны. В письме Огастина ни слова не говорится о том, что он намерен вернуться, — как же быть с его поместьем? Его поверенный в Уэльсе — человек вроде приличный, но уже старый, а ведь этак поместье недолго и запустить!
— Но Огастина наверняка несложно будет найти, ведь на его письме есть почтовый штемпель. Паром, о котором он упоминает, видимо, ходит в Нью-Лондон, следовательно, он мог ехать на нем в Бар-Харбор, или Ньюпорт, или, может быть, в Марблхед — в такое время года не так уж много мест, куда можно поехать. А все эти курорты, где летом отдыхают сливки общества, сейчас кишмя кишат посольскими служащими… — Не может Мэри не понимать, что, чем скорее посольство зацепит ее братца, тем для него же будет лучше!
Но и на этот раз Мэри не сказала ничего. «Гилберт сейчас как на иголках, — думала она, — ему до смерти хочется получить пост в будущем правительстве либералов, и он боится, как бы мой брат не выкинул чего-нибудь и не скомпрометировал его…» Мэри куда яснее самого Гилберта понимала, что таилось за его внезапно вспыхнувшей заботой об Огастине, ибо Гилберт не позволял недостойным соображениям всплывать на поверхность даже в самых темных закоулках его ума, «натренированного, — как сказал однажды злопыхатель Джереми, — видеть во всех лишь наилучшие задатки, начиная, естественно, с самого себя!»
Итак, супруги вернулись домой, как это ни грустно, в состоянии некоторого разлада. («С Мэри стало так трудно…»; «Гилберт стал такой вздорный…») Над садовой калиткой, увитой знаменитой мелтонской поздней глицинией с желтовато-белыми цветами, гудели пчелы, и одна из них укусила Гилберта в шею, чем и отвлекла на время внимание супругов от волновавшей их проблемы.
Сразу после чая Мэри поднялась к себе в спальню. В шесть часов ей принесли кормить малышку, и, хотя Полли уже пора было готовиться ко сну, она тоже пришла (это хорошо, что Полли проявляет интерес к сестричке).
