Свист полевых птиц после свиста пуль казался райским пением. Немудрено было заболеть и графу! Он каждые сутки переменял по 6 лошадей, и каждая доходила под ним до крайней усталости. Один он, казалось, не уставал.
Не правда ли, что у нас роскошные господа и на охоту не ездят по двадцати суток сряду, а мы с лишком двадцать суток провели в сражениях!! Но малейший отдых заставляет забыть величайшие труды! Теперь, как я тебе сказал уже вначале, сижу я под цветущими липами у светлого ручья и, вынув из кармана целую Германию[12*], вспоминаю по ней о прошлых тягостях и опасностях, как Улисс[13] о своем странствии по морям. Наконец и военное перо мое, при всей грубости своей, иступилось. Прощай! И не пеняй на слог: право, некогда повторять риторики и правил.
Рейхенбах. Мая 25, дни перемирия
Перемирие утверждено. Всякий спешит отдыхать после неописанных трудов сей войны. Граф уехал в Теплиц. Государь пожаловал ему на дорогу 1000 червонных. Начальник штаба полковник Сипягин отправляется туда же. Наши все кто куда - кто в Альт-Вассер, кто в Ландек, иные в окрестные деревни дышать свежим воздухом и любоваться картинными видами гор.
Я сижу в тесном Рейхенбахе и роюсь в пыльных бумагах. Мне поручено составить описание действий авангардных и арьергардных войск в прошедшей и нынешней войне. Проводя дни в беспрерывных трудах, хожу и я по вечерам за город восхищаться величественною природою. Спешу также пользоваться близким соседством, в котором теперь случай поместил на время людей различных чинами, состоянием, дарованиями и свойствами. Мы все здесь - один подле другого. Нередко бываю у почтенного Егора Борисовича Фукса и, беседуя с ним, живо воображаю величайшего из героев. Вижу Суворова на высотах Альпийских, в борьбе с бурными стихиями, с врагами Отечества и с страстьми собственных врагов своих. Видаюсь с земляком нашим А. В. Энгл.г.рт.м.[14]. Я почитаю этого человека за то, что он, имея все средства покоиться на розах и приобретя полное на то право с лишением одной ноги, продолжает, однако ж, служить неутомимо и ревностно. Но чаще всего делю уединение мое с человеком, которого приязнь, к неописанному удовольствию моему, недавно только приобрел. Я уже писал тебе о нем. Ты легко угадаешь, что я хочу сказать об Александре Ивановиче Данилевском. В таких молодых летах, как он, нельзя соединять вместе более ума, опытности, учености и любезности.
Он разумеет почти все европейские языки и почти всю Европу объехал с замечанием. Но чаще всего говорим мы с ним об Италии. И все то, что изображала кисть Розы-Тиволи, перо блестящего Дюпати и славного Морица, нахожу я в живописных и умных его рассказах. Кажется, полетел бы знакомиться с италиянскою природою в цветущих садах ее долин, на берегах величественных озер и на хребтах поднебесных гор ее. С каким восторгом обозрел бы я древние области, прославленные историками и стихотворцами!.. Но мне ль, рыцарю пустого кошелька, мечтать о сем! Где способы, где средства? Недаром некоторые живописцы изображают бедность в виде крылатого человека с гирями на ногах! Вместе с Александром Ивановичем Данилевским живут Щ.рб.н.н.[15], служащие при генерале К. Ф. Толе. Это умные, любезные молодые люди. Здесь нашлись и кадеты, наши милые, добрые товарищи и прекрасные офицеры: почтенный Алек. Григ. Краснокутский, исправляющий важную должность при графе М. И. Платове, Н. В. Сазонов, братья Граббе и проч... и проч... С нетерпением ожидаю сюда прибытия Д. И. Ахшарумова [16] , его дружба еще более украсит мое уединение. Покамест прощай! Не пеняй на нескладный слог.
