.
Давайте посмотрим теперь, можно ли увязать эту идею «всеобщей и поголовной царственности», вытекающую из нашей древней традиции и нового бейтаровского духа, с понятиями общества и государства. Прежде всего — дадим упрощенное описание, а затем рассмотрим его практическую применимость к будущей Эрец Исраэль и общественному строю, который мы бы хотели в ней видеть.
Первый вывод из идеи «всякий человек — царь» — это, понятно, всеобщее равенство. Моя и твоя царственность означает, что никто не может поставить себя выше тебя или меня — всем, независимо от классовой или какой-либо иной принадлежности, полагается равное уважение. Второй вывод — свобода личности — царь не является ничьим подданным...
Отношение наших предков к вопросу подданства нам представляется так: они были вынуждены подчиняться кому-то перед лицом необходимости защищать общество в целом от вторжений, ради поддержания внутреннего порядка. То есть — вынуждены были назначить царя и поставить его во главе государства, но это, повторяем, была вынужденная мера, не было ничего «освященного» в ней, а наоборот, люди знали, что сам Бог относится к ней без восторга, и верховной властью над людьми была и оставалась их совесть.
>«Дети царей», «ха-Машкиф», 25.4.1941.
Когда Жаботинский присваивал каждому титул «сын царя», он исходил не только из принципа всеобщего равенства. Он ценил, славил Человека — венец творения, хотя как никто знал все его недостатки, слабости и даже уродства. Не единожды он был вынужден выражать горькое разочарование современниками. Трудно без волнения читать эти строки, с которыми он обратился к лидерам сионистского движения в дни отчаянной борьбы за спасение евреев Восточной Европы. Это обращение осталось без ответа:
Мои ближайшие друзья, прочтя эти строки, разумеется, рассердятся на меня: «Какой смысл,— спросят они,— пытаться опереться на трость, ветром колеблемую?» Но я не могу внять этому призыву моих юных друзей. Я признаю за человеком царское величие. И даже когда он побежден, растоптан, унижен и в глазах людей, и в собственных глазах — для меня он — царь. И что бы ни случилось, я буду чтить в нем его величие. И только в одном случае я готов признать, что человек лишен этого титула, и вычеркнуть его имя из геральдических книг: если он сам «отречется от престола», если он сам, по своей воле смолчит там, где должен греметь его царственный голос,— это молчание будет означать для меня, что передо мной — покойник.
