И пока эта «пара слов» будет держать во власти еврейский народ, нет смысла разражаться воплями и рыданиями по поводу того, что вулкан в очередной раз намерен проснуться. Он, вулкан, живет согласно своим законам, и мы, евреи, ничего изменить тут не властны. Такие высказывания Жаботинского навлекли на него подозрение в равнодушии к беде своего народа. Ибо как же можно не разразиться благородным гневом, читая или слыша о зверствах погромщиков? Даже теперь трудно читать без волнения ответ Жаботинского на эти обвинения:
Один еврей-журналист воспользовался недавно Белостоком, чтобы сунуть мне в душу свои пальцы и пощупать там, какова моя «погромная философия». И нашел, что я равнодушен к еврейскому горю. Я ему не ответил — я слишком хорошо понимаю настроение людей этого типа, чтобы гневаться на них за несправедливость или обиду. Здесь было повторение старой еврейской истории — человек отдал лучшие соки своей жизни на то, чтобы распахать чужую ниву, и в последнюю минуту хозяева убили его братьев и трупами их удобрили свое поле; и человек пошатнулся от оскорбления, и судорожно хватается за соломинки, и злится на всех людей за каждое слово правды, и хочет непременно что-то такое кропотливо и мелочно доказать или опровергнуть — даже нельзя понять, что именно. Я не стал ему отвечать, да и нечего мне было ему ответить: у меня нет никакой погромной философии...
>«В траурные дни», «Фельетоны», 1913.
Прошло более двадцати лет с тех пор, как написал Жаботинский эти строки, когда они ему вспомнились в связи со страшным погромом в г. Константин, в Алжире, в 1934 году. Евреи Франции, которых должны были бы непосредственно касаться события в Алжире, так как алжирские евреи были французскими подданными, опять ничего не поняли:
«Все, что есть, уже было»[*]. Самое печальное во всех этих событиях — это то, что ничего нового в них нет. Еще 30 лет назад я писал обо всем этом в петербургском «Рассвете». Несмотря на весь ужас происшедшего, это даже нельзя назвать трагедией — в трагедии есть нечто Божественное, есть какая-то надежда на утешение, какой-то урок, что ли. Пала Троя — стали понятней законы истории. Может быть, что-то от трагедии есть в крушении германского еврейства; в какой-то мере, возможно, и в погроме 1929 г. в Эрец Исраэль — по крайней мере для тех, кто еще тешился иллюзией «сосуществования» с арабами.
Но чему нас может научить резня в Константине, где-то там в Алжире? Разве у кого-то были иллюзии относительно «добрых намерений» «туземцев» или же «благородства» и человеколюбия тамошних наместников? Бялик сказал: «Нет смысла в вашей смерти, как нет его в жизни вашей». Очередная бессмысленная резня.
