Она подвинулась поближе. Верхний угол одной из страниц почти целиком занимали плавные лопасти похожего на ветряную мельницу заглавного Х, ниже плыли сонные головы трех херувимов, над ними, как живые, — две украшенные драгоценными камнями бабочки. Гэльская Библия. Энджела выдохнула эти слова, смутно припоминая читанные в юные годы предания о кельтских святых: Патрик, Колумба, Поборники Христианства, сражавшиеся с язычниками — они владели Евангелием, как мечом; рассекающим тьму мечом света, противостоящего ужасу и боли, страху и отчаянию. Мысль о том, что свет можно считать разрушительной силой, вдруг потрясла ее, показавшись странной и извращенной. Свет заставлял все на свете расти. Цветы в ящиках за окнами. Ростки бобов. Детей. Свет нес добро и здоровье. Разумеется, губительным он был только для тьмы. Для тьмы и того, что эта тьма вскормила, как правило, плохого: кротов, грибов, бактерий, болезней. И свет во тьме светит. Пришедшие на память слова принесли с собой сияние тепла, ощущение безопасности, защищенности. Энджела знала, что какая-то часть ее "я" все еще жаждет чудес. Но она бы скорее умерла, чем призналась в этом Шону, записному скептику. Жажда чудес набирала силу лишь в канун Рождества. Зов воспоминаний: мириады крохотных огоньков, горьковато-сладкий запах ладана, звяканье колокольчика. Волнение и трепет! Мама, Он в самом деле сейчас здесь? Да? Как легко в те дни верилось. Кому нужны были доказательства? Чудо случалось, если ты того хотел. Молитвы оказывались услышанными. Артрит миссис Мерфи проходил. Могущество святых. Присутствие над алтарем: в поверхностном восприятии — хлеб, вопреки внешнему смыслу внутренне полный жизни. Однако теперь все это осталось в прошлом. Пришла пора отбросить детские забавы. Света больше не было. Лишь благоразумная, умудренная взрослая тьма.
Тьма.
Тени в углу комнаты зашевелились, и Энджеле вдруг стало холодно, ей показалось, будто она коченеет, заключенная в свинцовую оболочку. Тьма… Слово отозвалось у нее в душе колокольным звоном.
— Энджела? — Шон. Смотрит на нее.
Снова то же самое ощущение, будь оно неладно.
— Энджи? Мы готовы.
Смущенная Энджела начала возиться с хлопушкой и мелом.
В этот день Энджела после раннего ужина отправилась спать, а наутро они покинули Дублин и отправились в Слиго. Ни одна из оставшихся точек не требовала озвучивания, и Кенни со стариком вернулись в Лондон — их работа над фильмом завершилась. Диллон остался в Дублине. Энджела обнаружила, что скучает по его болтовне.
