..Когда меня избили дверью кухонного шкафа по голове, мои ноги подкосились, и я вывернула из себя горькую желчь с остатками ужина. Все время до вечера сидела, голодная и заплаканная, взаперти, на полу в ванной, пока не пришла мать. С тех пор моя шея перестала поворачиваться в обществе. Я боялась посмотреть на людей, стоявших сзади и сбоку, особенно на мужчин. Я боялась и ненавидела их до слез. Однажды я увидела в метро даму с корзинкой новорожденных спаниелей. Она гладила слепых щенков наманикюренным пальцем по голове (почему-то очень сильно), а я ощущала себя так, будто я сама — этот щенок и мне битой проламывают череп. Щенок — ребенок — ласка — бита… Такой вот ассоциативный ряд. Я держалась изо всех сил, но слезы капали у меня из под черных очков, которые я тут же надела, чтобы скрыть от пассажиров свое состояние.
Папашка-садист будет меня бить, изводя мать угрозами о разводе. Его же никто не накажет за издевательства над нами. Не врежет как следует, и это каждый раз порождает у него чувство еще большей безнаказанности. С каждым разом он все больше распускает руки и бьет все сильнее. Мать он почти никогда не трогает. Она сильна, а он слишком труслив. Я закричу тогда, еще в пять лет, когда Эн еще не попросится на свет: "Так уходи! Разведись и уходи! Разведись и уходи!". Я ору, доведенная до крайности. Слова "Пошел нахер" мне неведомы, но мои вопли звучат именно так. Мать заслонит меня от побоев. В который раз. Но только наполовину, как впрочем и всегда… Во всех комнатах между ними вспыхивают ссоры, слышны постоянные крики, и оскорбления. Он вопит о разводе каждый раз, как она просит его помыть посуду, защищает меня, или вместо того, чтобы проглотить его вонючие оскорбления начинает с ним спорить. Как-то, он ее обидит по другому поводу, и мама заплачет у меня на руках. Я буду как взрослая гладить её по волосам и прижимать к груди ее голову. Вот такая я дура. А надо было думать о себе! Мои ласки и очевидная любовь не мешали моей маме в перерывах твердить мне что я: эгоистка, ни капли ей не сочувствую, ни грамма ее не уважаю, отношусь к ней как к половой тряпке, что я плохая, и она меня не любит. Что объяснять мне она ничего не будет, и раз я сама не понимаю, в чем я виновата, то объяснять нечего — я безнадежна… О майн гад! Да что же это за мозговая непроходимость такая?
Перечислить все унижения, которых я натерпелась от нее — не хватит времени. Если с папашей мне было все понятно и очевидно, то мама — была мамой. И почему в пять лет, или позже, я должна была отказываться от нее? За что она меня не любила и ненавидела, я не понимала.
