Их нора находилась среди одно и двухэтажных лачуг, граничащих с задним двором убогого торгового рынка. По обыкновению, в самый разгар дня, со стороны палаток и высокого каменного забора до подмастера долетали зазывные крики торгашей и спекулянтов. Выспаться по утрам редко кто давал, но отлежавшись пару недель на драных одеялах, Родж затосковался по физическим нагрузкам и храмовой муштре. Хранить инкогнитость и постоянно прятаться — не в его характере. И воин днями напролет обремененный бездействием стал ощущать закипающую в груди ярость… не дело такому бойцу как он прятаться от городской швали и тем более от недоучек — гвардейцев! Что ж! Очень скоро судьба преподнесла подмастеру прекрасную возможность, в который раз показать, на что он способен…
Серые убитые постройки тридцатилетней давности стонали и скрипели при каждых порывах холодного и морозного ветра. Ночью завывания неоднократно будили своих жильцов, заставляли вскакивать и сжиматься в страхе, думая, что их атакуют разбушевавшиеся призраки. Куда там! Единственные призраки Мейдрина — это воры, бандиты, убийцы и ищейки гвардейцев. Посему каждый себе сам выбирал, кого больше бояться, кого называть "мессиями порядка" или "карателями ночи"?..
Родж иногда не понимал, почему в такой стране, в огромном государстве, самой цивилизованной столице континента — нельзя за столько веков навести порядок? На что Эвелин лишь горько и ехидно ухмылялась, иногда беспорядки на руку государственной элите, чем прозрачная дисциплина правосудия. Родж хмуро и удивлено пожимал плечами, продолжая и дальше разбираться в сути государственных дел…
А тем временем их берлогу сжимали в тиски, в цепкие и хваткие клещи!
— Куда маршируешь красавица?
Эвелин как-то по привычке собралась огрызнуться через плечо, чтобы от нее отстали раз и навсегда, но, скользнув рассеянным взором по материализовавшимся из подворотни теням, осеклась, и мгновенно оказалась в этом права. Перед носом застыла не ободранная шантрапа в обносках, а серьезные типы.
— Так куда путь держишь, барышня? — говоривший сделал ударение на слове "барышня", явно имея совсем обратное в виду.
— Д-домой…
— А где живешь?
— Сама живешь? — вмешался второй типок.
Ей, возможно, показалось или в тени подворотни прятался третий спутник незнакомой кампании, нереально смазанный силуэт и нечеловеческий? Эвелин вдруг стало страшно.
— Жи-иву здесь… неда-алеко. Сам…
— Точно сама? Не врешь?
— Н-нее…
Неожиданно второй сделал шаг вперед, чуть ли не наступая на носки растоптанных сапожек. Резкий запах дешевого одеколона — для Эвелин они превратились в волну отвращения, в ауру беспокойства и напряжения. От субъектов веяло угрозой.
