Наступило лето сорок второго года. Сообщения Совинформбюро о потере Крыма, о начавшейся обороне Севастополя, о неудаче под Харьковом тревожили, очень хотелось попасть наконец на фронт, сделать хоть что-нибудь для разгрома врага. Приказ грузиться в эшелоны обрадовал. Никто не сомневался: на этот раз в бой!
Состав с подразделениями и имуществом 58-го медико-санитарного батальона, где я служила командиром госпитального взвода, отошел от станции Волово в первом часу 30 июня. Людьми владело возбуждение, похожее на предпраздничное. Гадали, на какой фронт попадем - на Юго-Западный или на Южный?
Но сначала двинулись к Ельцу, потом свернули на восток к Липецку, застряли в Грязях и вдруг - рывками, то стремительно, то медленно, словно бы неуверенно - направились к Борисоглебску, а от него к Волге.
В теплушке ничего не понимали. Спрашивали начальника эшелона старшего лейтенанта Г. М. Баталова, уж не обратно ли в Казахстан везут? Баталов отмалчивался, отшучивался. Наверняка знал, что направляемся на Южный. Теперь-то это каждому ясно.
Я забралась на свое место в углу верхних нар, улеглась возле соседки, военврача III ранга Антонины Степановны Кузьменко: дорога неблизкая, лучший способ скоротать время - заснуть. Лежала, закрыв глаза. Теплушку покачивало, как люльку. Но сон не приходил. Начинало ныть тело. Казалось порой: все оно - один большой синяк. Ничего удивительного, три недели на тряских досках кого угодно заставят ощутить каждую мышцу и каждую косточку!
Я ворочалась с боку на бок, рискуя обеспокоить Кузьменко. Чтобы отвлечься от неприятных ощущений, попыталась думать о родных и близких. Но лишь растревожила душу. Мысли о муже всколыхнули ежедневно подавляемую тревогу...
* * *
Расстались мы два с половиной года назад: закончив ординатуру при 1-м Московском медицинском институте, я получила направление в Джезказган на должность начальника медицинской службы строительства медеплавильного комбината, уехала в глухие казахские степи, а муж из-за работы вынужден был остаться в Москве с трехлетним сынишкой Юрой и моими родителями. Условились, что либо он добьется перевода в Джезказган, либо я, отработав два года, вернусь в столицу.
Но всего через десять месяцев началась война. Мужа сразу призвали, он попал под Ленинград, прислал оттуда два письма и замолчал. Я не хотела верить в худшее. На все запросы райвоенкомат отвечал, что сведениями о судьбе мужа не располагает. Оставалась надежда, что он тяжело ранен, или оказался в окружении, или попал в партизанский отряд. Я твердила себе, что все так и есть, что судьба не посмеет лишить Юру отца...
