При сем правитель начал пересчитывать заточения, страшные темницы, раны, строгание тела, опаление огнем и прочие жестокие мучения, наводившие ужас при одном только упоминании.
Мученик отвечал:
— Ты насмехаешься, правитель, говоря мне это. Я считаю твои муки детским пугалом, ибо я надеюсь на будущее воздаяние, которое получу от щедрого подвигоположника Христа. Боюсь я не того огня, о коем ты упомянул, но того, который никогда не угасает, и скрежет зубов и прочих лютых мук, которые уготованы ослушникам Бога истинного и отвергающим Его. Твои же мучения в сравнении с ними — детские игрушки, а огонь, коим ты мне угрожаешь, холоднее воды по сравнению с огнем геенским… — Меч твой, — продолжал святой, — будет мне ключом от дверей желанного края, где вместо сего видимого, скоро заходящего, солнца я увижу свет незаходимый и немерцающий и вместо временных благ наследую блага вечные. Да будет тебе известно, что я не поклонюсь вашим богам, так как великое безумие — почитать за богов деревья, камни, золото и серебро, обделанные рукою художника.
Слыша такой ответ святого, правитель сказал ему:
— В безумном ответе твоем виновата моя снисходительность, с которой я позволяю тебе так дерзко бесчестить богов, царя и меня; свое бесчестие я еще могу перенести, но бесчестия богов и царя больше невозможно терпеть.
После сего правитель велел растянуть святого за руки и за ноги и бить немилосердно твердым ремнем, потом повесить и строгать его тело острыми железными орудиями. После этих мучений святого бросили в темницу.
По прошествии нескольких дней снова привели его на допрос, причем мучитель нашел Евдоксия столь же непоколебимым в вере, как и раньше, подобно несокрушимому столбу и неприступному городу; посему он повелел бить мученика железными прутьями по шее и вывернуть из суставов все его члены, каковое мучение было тяжелее самой смерти.
После сего мучитель осудил Евдоксия на усечение мечом.
В то время, когда вели святого на место казни, святой мученик так молился:
— Боже, призревший на жертвы Авеля и Авраама, милостиво принявший долготерпение многих мучеников, призри милосердным Твоим оком и на мою жертву и не отвергни моей крови, которую я с теплотою душевною от любящего сердца приношу Тебе.
Молясь так, Евдоксий увидал свою супругу, которая с плачем следовала за ним, и спросил ее, сделано ли всё так, как он заповедал, и велел ей только по усекновении его взять его тело и погребсти на месте называемом Амимна; потом снова дал ей наставление — не плакать о его смерти, но почтить день тот светлою одеждою и украситься разными драгоценностями.
