Вопрос станет понятнее на трех примерах дискуссий о прощении в современном мире. Многие из нас в течение нескольких лет участвовали в кампании за оставление огромных и неоплатных долгов беднейших стран мира. Причем политики, банкиры и другие часто в ответ говорят нам, что долг прощать нельзя. Это значило бы, что знакомый им мир перестал бы существовать. Люди должны понимать: если они что-то берут, им придется что-то возвращать. Это не совсем так, потому что даже с точки зрения секулярного гуманизма или даже чистой корысти прощение долгов может иметь позитивные последствия, потому что должники получают возможность вступить в более зрелые взаимоотношения сотрудничества с окружающим миром. Банкиры в основном подчеркивают то, что прощение подрывало бы серьезное отношение к долговым обязательствам.
Нечто подобное происходит, когда ты говоришь людям в Северной Ирландии или на Ближнем Востоке, что если они хотят двигаться вперед, их сообщество должно кого-то простить. В ответ на это можно услышать поток возражений. Так, можно вспомнить одну известную историю. Дочь одного жителя Северной Ирландии погибла в результате взрыва, и когда тот заявил, что прощает виновников ее смерти, многие люди, включая христиан, стали говорить, что
Люди должны понимать: если они что-то берут, им придется что-то возвращать
этот человек просто выжил из ума. Два главных противника на Ближнем Востоке придерживаются религий, которые никогда не считали прощение ни долгом, ми добродетелью, но, скорее, чем-то вроде нравственной слабости — и здесь под «нравственной слабостью» нужно понимать не просто невозможность следовать нормам, но порок понимания безусловных моральных законов. Ницше с этим согласился бы прощение удел трусов. В центре такой морали стоит определенное представление о справедливости. Дурной поступок должен повлечь за собой соответствующее воздаяние. Прощать людей, сказали бы обе стороны конфликта, равносильно несерьёзному отношению к справедливости, под которой понимается справедливое возмещение убытков и наказание за те зверства, которые, как искренне думают обе стороны, совершили противники. Дело здесь не в том, что они не желают прощать или что это слишком трудно. Они страстно верят в то, что это было бы безнравственным действием и глубокой ошибкой. Это, однако, не противоречит тому, что говорит Вольф и согласные с ним авторы, для которых признать совершившееся зло — первый шаг к прощению, а не альтернатива прощению.
