Новые жесты, призванные умиротворить рейх, начиная от отрицания концентрации войск на западе России и заканчивая отзывом советского признания некоторых ссыльных европейских правительств (включая правительство Югославии), показывают, что Шуленбург был прав в своем объяснении советской политики накануне катастрофы. Конечно, было бы преувеличением утверждать, как Черчилль и некоторые другие деятели, что Сталин и его помощники показали себя в это время «самыми всецело обманутыми растяпами Второй мировой войны». Учитывая тот факт, что русские, как и, впрочем, все остальные, слишком долго серьезно недооценивали Гитлера, что еще могло в этот период сделать советское правительство, кроме как оттянуть нападение? Сталин вряд ли мог вынашивать планы нападения на основные части немецкой армии, имея силы, еще не готовые даже к обороне, как бы такой результат ни был желателен для Черчилля. Советским стратегам и тактикам еще многому предстояло научиться в будущем; тем не менее на этом заключительном этапе перёд нападением внешняя политика Сталина и на западе, и на Дальнем Востоке была реалистичной, так же как и эгоцентричной.
Недоверие Сталина к мотивам англичан и намерениям немцев вряд ли могло уменьшиться, когда он узнал, что вечером 10 мая давний друг Гитлера и номинальный глава организации нацистской партии Рудольф Гесс неким таинственным образом улетел в Шотландию. Выполнялась эта миссия с молчаливого согласия Гитлера или нет, у русских не было оснований верить ни сконфуженным немецким, ни уклончивым британским объяснениям, касающимся полета Гесса. Хотя впоследствии Гитлер и публично, и в частной беседе с Муссолини решил описать неудачную попытку Гесса достичь соглашения с британцами как поступок безумца, нет никаких сомнений, что фюрер с радостью приветствовал бы возможность получить свободу действий в Восточной Европе накануне начала реализации «Барбароссы». К примеру, генерал Гальдер слышал, как фюрер без всякой неприязни описывал тревогу Гесса по поводу «братоубийственной войны между двумя германскими народами», войны, прекращения которой фюрер имел все основания желать сильнее, чем раньше.
Если фюрер оставался весьма покладистым, когда речь заходила о договоренностях с англичанами, его неприязнь к востоку оставалась непоколебимой. К 13 мая он расширил и усилил свои ранние распоряжения о немедленном расстреле политических комиссаров приказами, разрешающими, а в действительности и поощряющими использование самых жестоких военных методов в случае сопротивления населения Советского Союза в целом. Стремление генералов смягчить новые приказы неизменно встречались попытками замаскировать, но тем не менее навязать их. В то же время отвлекающие от плана «Барбаросса» операции активно разрабатывались. Теперь подчеркивалось, что воздушно-десантная атака на Крит является лишь репетицией для такого же нападения на Британию.
