С постоянного заседания Совета Улья:
«Последние расчеты показывают, что Улей станет испытывать давление от перенаселения, когда его численность перейдет рубеж шестидесяти тысяч. Без защиты, которую даст „Проект“ мы не можем этого допустить. Несмотря на все изобретения наших специалистов, мы беспомощны перед объединенной мощью Внешнего мира, чьи смертоносные машины уничтожат нас. Патриотизм наших работников приведет их к самоубийственным попыткам противостояния во имя обеспечения будущего своего вида. Но нас мало, а чужаков — много. На нынешнем этапе подготовки следует отложить реализацию плана, цель которого — преодоление неразумной жестокости природы. Когда-нибудь в будущем, когда у нас появится мощное оружие, такое как „Проект 40“, мы выйдем наружу, и если наши работники в этот день погибнут, то погибнут от своей самоотверженности, а не из-за алчности».
— Они, как всегда, тверды и вежливы, но уклончивы, — сказал Джанверт, отворачиваясь от телефона.
За окнами квартиры Кловис сияло солнце, и она одевалась, ожидая особого приглашения, которое, как они оба знали, скоро последует.
— Они велели тебе проявлять терпение, — произнесла Кловис. Она снова приняла свою излюбленную позу на длинной кушетке, поджав под себя ноги.
— И вот еще что, — заметил Джанверт. — Перуджи собирается лично возглавить команду. Старому Джолливейлу это не нравится.
— Ты считаешь, что он сам хочет поехать?
— О нет, конечно! Но он исполнительный директор. А когда Перуджи в деле, Джолливейл не может отдавать приказы. Он фактически не участвует в планировании операций. А это ему не нравится.
— Это точно, относительно Перуджи?
— Можешь не сомневаться.
— Это объясняет, почему они так мало сообщают.
— Согласен, — Джанверт подошел к кушетке и сел рядом с Кловис, взял ее за руку и принялся поглаживать мягкую кожу.
— Мне страшно, — добавил он. — Мне впервые за все время работы в этом грязном бизнесе по-настоящему страшно. Я всегда знал, что им совершенно на нас наплевать, но Перуджи… — Джанверт конвульсивно проглотил комок в горле. — Я думаю, он гордится тем, сколько людей может пустить в расход, и его абсолютно не заботит, чьи это люди — наши или чужие.
— Ради Бога, не дай ему догадаться о своих чувствах, — произнесла Кловис.
— О, разумеется. Я буду счастливым Коротышкой, всегда готовым плюнуть на все и расплыться в улыбке.
— Ты думаешь, мы отправимся сегодня?
— Самое позднее — ночью.
— Я часто думала о Перуджи, — сказала Кловис. — Спрашивала себя, кто он в действительности. Это странное имя и все такое.
