Так что же это за звук?
Тело Карлоса заливал пот, а грудь сдавил страх.
Он снова попытался ускорить шаг, споткнулся и растянулся во весь рост. Шелест погони смолк. Несколько секунд Депо лежал неподвижно, вслушиваясь. Ничего. Какого черта! Тишина так же пугала его, как и странный звук. Он медленно встал и тут же снова услышал его с обеих сторон и сзади. Наполненный ужасом, агент кинулся вперед, спотыкаясь, проламываясь сквозь заросли, падая, иногда теряя тропу.
Где же эта проклятая дорога, на которой он спрятал велосипед?
Оглушительный шум раздавался уже отовсюду: и по бокам, и сзади, и даже спереди. Депо, тяжело дыша и спотыкаясь, пытался на ходу нащупать фонарик в рюкзаке. Почему он не взял с собой оружие? Хотя бы автоматический пистолет? Что-нибудь небольшое, вроде того, что у Тимьены. Проклятье! Что же это за шум? Хватит ли у него смелости включить фонарик и описать лучом круг? Нет, он не мог взять с собой даже маленький пистолет! Этого не позволяла легенда любителя птиц! И вот теперь он задыхается и тяжело дышит. И болят ноги.
Дорога была уже у него под ногами, но он не сразу понял это. Депо резко остановился и попытался сориентироваться в темноте. Сошел ли он с тропы на дорогу только что или идет по ней уже несколько минут? Депо считал, что находится недалеко от кустов, где спрятал этот чертов велосипед. Он где-то тут, поблизости. Может, все-таки включить фонарик? Шелест доносился со всех сторон. Велосипед должен быть где-то рядом, справа от него. Депо протянул руку к темным теням, споткнулся о куст и упал на раму велосипеда.
Тихо бормоча проклятия, он встал на ноги, поднял свой механизм и оперся на руль. Теперь он лучше различал дорогу: отдельные светлые участки в темноте. Депо вдруг подумал, как приятно будет оседлать велосипед и помчаться назад, к автофургону и Тимьене. Но этот шелест-свист становился все громче, окружая его! Да пошло оно к черту! Схватив фонарик, Депо нажал на кнопку. Луч света скользнул по деревьям. И он увидел трех молодых женщин, одетых так же, как амазонки на Ферме, в плотно облегающие шорты и сандалии. Лица их скрывали темные блестящие маски, как у аквалангистов. И у каждой в руках продолговатый предмет с раздвоенным, как у бича, концом. Сначала он подумал об антеннах какой-то странной системы связи, но раздвоенные концы были угрожающе направлены на него.
Из дневника Нильса Хельстрома:
«Иногда я осознаю, что имя мое не так уж важно. Оно могло быть любым иным сочетанием звуков, а я все равно оставался бы самим собою. Имена неважны! Хорошая мысль. Именно это говорили Праматерь и мой первый учитель. Имя, которое я использую, — случайное. Я мог бы получить и совсем другое, если бы родился в семье чужаков из Внешнего мира со всем их индивидуализмом. Их сознание — не мое; их временная линия — не моя. Мы, дети Улья, когда-нибудь расстаемся с именами. В словах Праматери заключен глубокий смысл: наше совершенное общество не может позволить себе индивидуальные имена. Только метки, в лучшем случае, — но не имена. Они полезны только в преходящем смысле. Возможно, в иные времена у нас будут другие метки. Или номера. Почему-то номера кажутся более близкими по смыслу тому намерению, которое столь удачно выразила Праматерь».
