...Обо всем этом, о прекрасной и трудной жизни этого человека знали многие тысячи людей, те, кто прочли небольшую книжку «Путь «Красного спорта» и другую — «В бою и труде», в которой рассказывалось о жизненном и спортивном пути Ростовского. Книгу написал известный спортивный журналист, два года с величайшим трудом собиравший для нее материал, так как сам Иван Васильевич никакой помощи ему в этом не оказывал и ни слова о себе рассказывать не хотел.
Но читатели книг не знали, что Иван Васильевич обречен.
Ему оставалось жить считанные годы. Последствия тяжелой контузии головы, словно исчезнувшие на время, снова давали себя чувствовать. То ли сказывался возраст — как-никак Ростовскому было за пятьдесят, — то ли подкосила напряженная, без отдыха и перерыва, умственная работа — подготовка диссертации, — но головные боли вновь усилились, снова появлялась тошнота, слабость, терялась память. Уже дважды Иван Васильевич ложился в больницу. Первый раз на месяц, второй — на три.
Врачи были единодушны: при таком режиме можно протянуть год-два; если бросить всякую работу — вдвое дольше. Предложить Ростовскому расстаться с работой было невозможно — тогда ему пришлось бы сказать и о диагнозе, а кто бы решился на это... От него требовали беречь нервы, не волноваться, отдыхать — словом, все то, что так необходимо и так трудно выполнять в жизни.
Ростовский улыбался, обещал — и врачам, и жене. А сам еще напряженней трудился, еще меньше спал, урывая для работы часы от ночного, и без того короткого, отдыха.
Кроме врачей, никто не знал, что неотвратимо и стремительно приближается для Ростовского конец пути. Врачи берегли его, обманывали добрым и бесполезным обманом. Бесполезным, потому что Ростовский знал.
Он улыбался, обещал беречь себя, но работал все ожесточенней: надо было закончить диссертацию, написать еще одну книжку, еще одну статью, подготовить еще одного ученика. Для него не могло быть выбора между несколькими годами спокойной, но бесполезной жизни и пусть всего лишь годом жизни, отданной людям.
Раз в год, по весне, он приходил на одно из московских кладбищ. Здесь, в глухом, заросшем черемухой уголке, за простой деревянной оградой, на земляном холмике лежала мраморная плита. «Григорий Пылин, мастер спорта, солдат, партизан. Погиб в боях с фашистами» — было высечено на ней.
Иван Васильевич клал к подножью холмика букет мимоз и подолгу сидел на стоявшей рядом, вросшей в землю скамеечке.
