исследований, то, по всей вероятности, дело обстоит так, что никакого решения вовсе не существует! То, что приютели не сдавались, очень красноречиво говорило о душевных качествах этих людей.
А теперь и он стал полноправным членом их маленького общества.
«Такова теперь моя жизнь, — размышлял он, — в гигантском лабиринте, в окружении чудовищ». Его наполнял смертельный яд горечи. Вопли Алби, немного ослабленные расстоянием, однако хорошо различимые, ещё больше растравляли душу. Он вынужден был зажать уши руками.
Наконец, наступил вечер, солнце пошло на закат, и раздался знакомый грохот закрывающихся на ночь Дверей. Томас не помнил что происходило с ним до того момента, как он очнулся в Ящике, но был уверен: он только что прожил худшие сутки своей жизни.
Вскоре после наступления темноты Чак принёс ему ужин и большой стакан воды.
— Спасибо, — сказал Томас и почувствовал прилив теплоты и признательности к мальчику. Со всей быстротой, на которую были способны его ноющие руки, он подхватил на вилку макароны с мясом и набил полный рот. — Как же мне этого не хватало! — промямлил он, сделал гигантский глоток воды и снова кинулся в атаку на еду. Он даже не догадывался, до чего был голоден, пока не начал есть.
— Ну ты и жрёшь, смотреть противно, — фыркнул Чак, устраиваясь рядом на скамейке. — Ну прямо оголодавший свин, уминающий свой плюк.
— Гы-гы, как смешно, — с налётом сарказма в голосе отозвался Томас. — Пошёл бы повеселил гриверов, то-то бы они обхохотались.
На мордашке Чака промелькнуло выражение обиды, и Томас действительно почувствовал себя свиньёй, но лицо мальчика почти тотчас разгладилось.
— Да, спасибо, напомнил — о тебе теперь разговоры на всю деревню.
Томас выпрямился, не совсем уверенный, как ему к этому отнестись.
— Это ещё что за чушь?
— А, ну да, сейчас, дай подумать. Во-первых, ты попёрся в Лабиринт несмотря на запрет, да ещё и на ночь глядя. Потом тебе стукнуло в голову превратиться в человеко-обезьяну, и ты пошёл прыгать по лианам и развешивать людей на стенках. Дальше. Ты стал первым, кто провёл целую ночь за пределами Приюта и остался в живых. И напоследок угрохал четверых гриверов. Подумаешь, невидаль. Вот не могу понять, с чего бы это нашим кумушкам трепать языками.
Томас преисполнился было гордости, но она быстро увяла; юноше даже стало немного стыдно за только что испытанную радость: Алби был прикован к постели и кричал от невыносимой боли. Кто знает, может, вожак сейчас жалел, что остался жив.
