Она лежала на койке, уткнувшись лицом в сложенные руки.
— Шенион, — окликнул я ее.
— Что, Билл, — приглушенно промолвила она.
— Когда ты узнала, за чем охотятся эти павианы?
Она медленно повернулась и подняла на меня свои большие серые глаза:
— Сегодня, в три часа дня.
Я почувствовал слабость от облегчения или радости, или от того и другого вместе. Я оказался прав! Вся горечь, вся боль отчаяния исчезли, и я едва сдержался, чтобы не заключить ее в объятия. Пришлось закурить сигарету.
— Я очень виноват перед вами, Шенион.
Она покачала головой.
— Нет. Это я виновата… Я… я предала вас, Билл…
— Нет, — прошептал я. — Ведь вы ничего не знали. Я думал, что вы лгали мне, но это не так. Это он лгал, но это уже неважно.
— Не оправдывайте меня, Билл. Как мне сказать вам, что у меня было целых шесть часов, чтобы позвонить вам, и вы могли бы спокойно бежать. Я пыталась заставить себя сделать это, но я не могла… и чувствовала себя виноватой перед вами, несмотря на то, что это сделал он. Может быть, я была не права, но я полагала, что все устроится как-то само собой, я… я не знаю, как это объяснить…
— Не надо ничего объяснять. Вы все время говорили мне правду. Только теперь это не имеет значения.
Она взглянула на меня:
— Почему?
Мне хотелось прокричать ей ответ во весь голос, но я промолчал и только сильнее затянулся сигаретой.
— Ладно, — вздохнула она, — теперь это уже не имеет значения… У него все равно не было никаких шансов. Я думаю, они знали, что он прячется дома, и все, что мы пытались предпринять, было заранее обречено на неудачу.
— Почему же все-таки он ничего вам не сказал раньше?
— Ему было стыдно, Билл… Он ведь не был настоящим преступником. Просто это оказалось слишком большим соблазном, и ни одна живая душа об этом никогда бы не узнала.
Она повернула свое лицо ко мне, и ее глаза встретились с моими, сверкнув как молния.
— Вы уверены, что я должна была подозревать нечто в этом роде, не так ли? Невозможно быть настолько глупой, чтобы не почувствовать, что тут таится больше, чем он мне рассказал? Я подозревала. Я лгала, когда я рассказала вам всю историю, которую он сочинил, потому что я уже догадывалась, что это неправда или не вся правда. Но что я могла сделать? Сказать вам, что я думаю, будто мой муж лжец! Но я чувствовала себя более обязанной по отношению к нему, чем к вам. Разве восемь лет жизни с ним ничего не значили для меня? Или то, что он ни разу не солгал мне до этого? Он был большим ребенком. Я во что бы то ни стало должна была спасти его. Я бы и снова поступила точно так же. А вы можете думать обо мне все, что вам угодно!
