Боли не ощутила. Мне вдруг стало легко. Я превратилась в птицу. Взглядом нашла быстро убегающего Макса и полетела за ним. Сначала низко, а потом забирая все выше и выше. Тяжелый черный бор надвинулся. Макс скрылся под прогнувшимися от снега ветками. Я нырнула под ельник. Стволы и ветки увидеть не успевала, только чувствовала, когда надо уходить направо или налево. Старалась держаться ниже к земле, повторяя изгибы сугробов. Здесь не было подлеска, поэтому лететь оказалось легко.
Светлая фигура терялась среди замшелых стволов и тут же появлялась вновь. Казалось, Макс пытается от меня спрятаться. Стоило чуть углубиться в лес, как я почуяла движение. Олени. Небольшое стадо оленей, разбуженное шумом, заволновалось, стало подниматься с лежбища, самые пугливые уже мчались через кусты. Их бег разбудил дремавший бор, погнал куниц по веткам, испортил охоту совам. Рысь настороженно подняла ушки с кисточками, зайцы закопались в снег.
Охота началась.
Олени скакали через сугробы и подмерзшие кустики брусники, заставляя лес шевелиться. Пара белок стелилась с ветки на ветку над перепуганными животными. В сторону от них бросилось семейство кабанов, оглашая чащу недовольным хрюканьем. Со злым тявканьем на след оленей выскочила лисица, какое-то время бежала следом, а потом метнулась к кустам, подцепила зазевавшегося зайца. С ближайшей еловой лапы камнем свалилась сова, бесшумной тенью упала в снег, где в разрытом сугробе копошилась потревоженная мышь.
Олени умчались прочь, унося с собой сумятицу. Их след неспешно пересек лось. Он цеплял рогами поникшие сучки, сбивал с них снег. Шоркнула быстрая тень, упала на спину зверю. Тело гиганта повалилось в подушку сугроба; затрещал валежник, рухнуло подгнившее перестоявшее дерево, взметнув вокруг себя снеговой вихрь.
Я присела на ближайший сук. Эхо удачной охоты еще металось среди напряженных елей но вот звук закопался в сугробе и затих. Было лишь слышно, как бьется в предсмертных судорогах лось. Только он успокоился, белая тень перебралась под деревья. Тонкие пальцы стряхнули снег с плеча. Это был знак, и я вспрыгнула на указанное место, вцепившись в мягкий свитер когтями.
От умирающего лося шло затухающее тепло,
оно уносилось вверх и там застревало в снеговых шапках деревьев. Северное сияние еще мазало по небу, словно гигантский нож клал на хлеб масло и никак не мог распределить его равномерно. От бывшего красным с лиловым отливом остался только серебристый отсвет, он метался из края в край, то там, то здесь на мгновение набухая. Небесное дыхание гасило пожар, и, как в тлеющем костре, огонек бежал дальше.
