– В лагере, – сказал Соколовский, сказал это вдруг повинно, хотя не знал за собой вины. -На Слободке.
– Бежал?
Соколовский посмотрел на покатую, в засмальцованной спецовке спину Дзюбы. Сейчас машинист уличит его во лжи.
– Выпустили. Я Дзюбе сказал, что бежал, а нас выпустили. Вчера…
Наступило затрудненное молчание. Дзюба, конечно, успел шепнуть Крыге: «Там Соколовский Иван, инженер, бежал из лагеря…»
– Я правду говорю: вчера немцы пять человек выпустили. Мы и сами толком не поняли, вроде хотят, чтобы мы в футбол играли… – Ему самому эта затея теперь казалась странной и неправдоподобной. – Такая вот чертовщина. Я Дзюбе и сказал, что беглый…
Неожиданно вблизи раздался окрик:
– Du! Feuer![13]
Оба замерли. Густые брови Крыги поднялись удивленно и досадливо: как же это он не слыхал приближающихся шагов? И Дзюба не подал сигнала.
Немец взбирался на паровоз. Подошва, подбитая гвоздями, железно скребнула по ступеньке. Из своего укрытия они увидели схватившуюся за поручень руку.
Дзюба открыл топку, пальцами выхватил раскаленный уголек и, перекидывая с ладони на ладонь, поднес солдату.
Тот наклонился, прикуривая. С тендера была видна его пилотка.
– О-о! Gut! Ganz gut! – сказал немец. – Ein Kunststück![14] Слышно было, как солдат спрыгнул и стал удаляться, громко раскуривая трубку. В будке охал, матеря немца, Дзюба. Крыга в задумчивости пожевал рыжеватый ус.
– Да-а, немец такой… с выбриками; ему волю дали, он и чудит. Бордели пооткрывали, поганцы.
– Футбол – к чертовой матери! – То, что Крыга, узнав о футбольной затее, вспомнил вдруг публичные дома, окончательно убедило Соколовского, что лучше помалкивать о том, зачем их выпустили за лагерные ворота. – Хлопцы бежать хотят, а мне вроде нельзя. Мне, Григорий Евдокимович, бежать нельзя, о другом был уговор, вы знаете… – Соколовский говорил тихо, со спокойной решимостью. – Я был оставлен в городе…
– Знаю.
– Ну вот, – Соколовский облегченно вздохнул.
– К нам как попал? По мосту?
– Нашел лодку. – Он достал из-за спины свернутую сетку со снулой уже рыбой. – Рыбачил… Обошлось. Сам не верил в удачу, а вроде обошлось.
Крыга снова вгляделся в него из-под крутых надбровий насквозь нижущим взглядом.
– Батько там? – он взмахнул рукой, что означало – по ту сторону фронта.
– Дворничиха сказала – все там. Если доехали.
Что-то непривычно скорбное мелькнуло во взгляде мастера. Видимым усилием он прогнал от себя донимавшую его мысль и положил руку на плечо Соколовского.
