Сократ. Как ты говоришь? Может существовать нечто прекрасное и помимо диалектики, которое тоже относится к искусству? Во всяком случае ни мне, ни тебе нельзя этим пренебрегать и надо поговорить о том, что это такое — я имею в виду красноречие.
Федр. Об этом очень много говорится, Сократ, в книгах, написанных об искусстве речи.
Сократ. Хорошо, что ты напомнил. По-моему, на первом месте, в начале речи, должно быть вступление. Ведь это ты считаешь, не правда ли, тонкостями искусства?
Федр. Да.
Сократ. На втором месте — изложение и свидетельства, на третьем месте — доказательства, на четвертом — правдоподобные выводы. А настоящий Дедал речей, тот, что родом из Византия,[64] называет еще подтверждение и добавочное подтверждение.
Федр. Ты говоришь о славном Феодоре?
Сократ. Конечно. И еще, утверждает он, надо применять опровержение и добавочное опровержение как при обвинении, так и при защите. А прекраснейшему Евену с Пароса[65] разве мы не отведем видного места? Он первый изобрел побочное объяснение и косвенную похвалу. Говорят, он, чтобы легче было запомнить, изложил свои косвенные порицания в стихах — такой искусник!
Тисий[66] же и Горгий пусть спокойно спят: им привиделось, будто вместо истины надо больше почитать правдоподобие; силою своего слова они заставляют малое казаться большим, а большое — малым, новое представляют древним, а древнее — новым, по любому поводу у них наготове то сжатые, то беспредельно пространные речи. Услышав как-то об этом от меня, Продик рассмеялся и сказал, что лишь он один отыскал, в чем состоит искусство речей: они не должны быть ни длинными, ни краткими, но в меру.
Федр. Ты всех умнее, Продик![67]
Сократ. А о Гиппии[68] не будем говорить? Я думаю, что одного с ним взгляда был бы и наш гость из Элей.
Федр. Наверно.
Сократ. А что нам сказать о словотворчестве Пола — о его удвоениях, изречениях и образных выражениях, обо всех этих словесах Ликимния,[69] подаренных Полу для благозвучия?
Федр. А у Протагора,[70] Сократ, разве не было чего-нибудь в этом же роде?
Сократ. Какое-то учение о правильности речи, дитя мое, и много еще хороших вещей. Но в жалобно-стонущих речах о старости и нужде всех одолели, по-моему, искусство и мощь халкедонца.[71] Он умеет и вызвать гнев толпы, и снова своими чарами укротить разгневанных — так он уверяет. Потому-то он так силен, когда требуется оклеветать или опровергнуть клевету.
Что же касается заключительной части речей, то у всех, видимо, одно мнение, только одни называют ее сжатым повторением, а другие иначе.
