Я страшно устал, но заснуть никак не мог. Меня охватило беспокойство. Рядом со мной ворочался Нягу. И его не брал сон.
— Мне это совсем не нравится!
— Что?
— Куда делись наши офицеры?
— А где им быть? Здесь, в лесу.
— Я видел в основном только младших офицеров.
— А как это ты их различил? По званиям? — возразил я, потому что, за исключением штабных офицеров, никто не носил знаков различия.
Но Нягу не сдавался:
— Оставь, не нужны мне звания! Я и так вижу, кто офицер, а кто нет. — С этими словами Нягу приготовился слезть с грузовика.
— Куда ты?
— Пройдусь по лесу.
— Заблудишься и обратно дороги не найдешь.
— Не заблужусь. К тому же, видишь, луна взошла.
— Я тоже пойду с тобой, — вызвался я, боясь, что он не найдет обратной дороги.
— Отдыхай! Видел я, как ты едва переставлял ноги. То, что мы прошли сегодня, — это пустяк. Трудное начнется с завтрашнего дня.
— Хорошо. Только не задерживайся долго. Я буду ждать тебя.
— Лучше поспи немного!
Я хотел последовать его совету, но заснуть так и не смог. Беспокойство не покидало меня. Что-то должно было случиться… Где командование, почему нам не отдают никаких распоряжений? Будто приказом для всех было: спасайся, кто может.
Вдруг я вспомнил о группе старших офицеров, которых видел на опушке леса. Казалось, они поглупели от страха и потеряли способность понимать, что происходит, и проявлять какую-нибудь инициативу. Должен сказать, что ни бесконечные колонны отступающих в полном беспорядке солдат, ни сотни машин и повозок, ни огромное количество просто брошенного по дороге оружия и снаряжения — ничто не показало мне так ясно, насколько велико и непоправимо было поражение, как эта группа старших офицеров на опушке леса. Да, разбитая и бегущая армия, которая уже не походила на армию, практически перестала существовать. Все те, кто ею командовал, ошеломленные полученным ударом, были способны только на бегство.
Нягу оказался прав. Это начало конца, и ничего уже нельзя изменить. И тогда меня охватило нечто вроде облегчения. Может быть, это слово не совсем подходит в данном случае. Возможно, точнее было бы сказать, что в этой катастрофе я почувствовал болезненное наслаждение. Итак, преступная авантюра окончилась катастрофой. Годы жестоких страданий, сотни тысяч бесполезных жертв, невосполнимые духовные и материальные потери!
Можно ли измерить огромную боль и страдания тех, кто был на фронте, и тех, кто оставался дома?
Где-то раздалась пулеметная очередь. От неожиданности я вскочил словно ужаленный и огляделся. Рядом с машиной один из солдат рассказывал, как у него от сибирской язвы подохла кобыла. Второй солдат, слушавший его, прерывал этот рассказ шумными возгласами удивления.
