* * *
Участок его считался неспокойным, слишком много людей из окрестных сел были здесь в бегах. Леса и горы укрывали их, а без помощи местных жителей найти их там было невозможно. Особенно много беглого люда стало после того злополучного расстрела в Даш Салахлы. Многие, которые и не помышляли о кочевой жизни, после ужасной смерти Гаджи Рагим-аги покинули родные очаги, только бы не пасть от рук красных палачей. Если суждено нам умереть, рассуждали они, то хотя бы с оружием в руках. Не землю свою, унаследованную от отцов, не поля и угодья защищали они, не за деньги свои, не за золото и украшения цеплялись они, - грязь это, что прилипает к рукам, говорили они. Но честь свою не могли они уронить. И не могли они позволить какому-то безродному мальчишке, приехавшему бог знает откуда, понукать ими и словно скот гнать их на бойню. Свобода была им дороже жизни.
Шямсяддин знал, что на его участке существует несколько таких маленьких отрядов, один из них, как он слышал, возглавлял Гара Башир из Вейсалов. А спустя некоторое время судьба свела Шямсяддина с ним.
* * *
Зимой это было, снега, правда, еще не было, но дыхание его чувствовалось везде. Серые облака заволокли небо, стыло лицо на морозе, и торопился домой к себе всякий, оказавшись в этот неурочный час в поле или в дороге. Шямсяддин возвращался из своей очередной поездки домой, в Казах, когда на повороте, вынырнув из-за скалы, столкнулся лицом к лицу с группой всадников. Завернутые в длинные бурки и в папахах, надвинутых по самые брови, они производили тяжелое впечатление. Повернуть коня, попытаться спастись было поздно. Шямсяддин попридержал коня, пока они окружали его и взяли под уздцы лошадь. Сопротивляться было бессмысленно. Гара Башира Шямсяддин до этого не видел, а потому не знал, который из этих пяти человек знаменитый гачаг. А может, и не его люди это были, но Шямсяддин почему-то был уверен, что Гара Башир был среди них. Смерти, как Шямсяддин думал, он не боялся, не раз в боях он был близко от нее, но так явно он почувствовал ее приближение впервые. И похолодела душа его. Слабость разлилась по телу, и, чтобы не показать дрожь, охватившую его тело, Шямсяддин крепче сжал вожжи.
- Кто ты? - строго спросил его пожилой всадник.
Шямсяддин молчал, казалось, вопрос еще до него не дошел.
- Не Шямсяддин ли ты? - снова спросил он.
На этот раз Шямсяддин утвердительно кивнул, потом, кашлянув, сказал:
- Да, это я.
- Так это ты, знаменитый начальник!
