Прошли годы, в жизни народа эти годы были подобны столетиям, страх вошел в его жизнь и определял поведение. Жестоко наказывался всякий, кто вспоминал о прошлом, о годах, предшествующих приходу Одиннадцатой Красной Армии, и забыли все о нем, даже дома, в кругу детей своих, не говорили они, чтобы дети не спросили лишнего, ибо правды не скажешь, а обманывать язык не повернется. Притихли все, стараясь ничем не выделяться, затеряться в общей массе. Любой, кто чем-либо отличался от себе подобных, становился в разряд потенциальных жертв репрессий, правда, тогда это еще так не называлось, и верили все, а может, просто от страха делали вид, что верят в правильность происходящего. Страшная машина смерти была запущена и работала она уже по инерции. Это вначале казалось, что, избавившись от всех богатых, зажиточных и им подобных, поделив их добро между всеми, можно добиться процветания. Но проходит год, другой, съедаются награбленные деньги, а взамен ничего не прибавляется, не наступает обещанное благополучие. И снова работает машина, и новые жертвы погибают в ее жерновах. И забывают уже, кто кем был, чему служил, и вчерашний палач сегодня становится жертвой. Никто не был отныне застрахован от внезапного стука в дверь, когда слышал, как въезжала во двор черная, крытая машина. Останавливалась она, потушив фары, и с ней останавливалась жизнь во всем доме. Бледнели лица отцов и матерей, и, глядя на них, замирали сердца их детей.
Много было в последующие годы различных подсчетов, докладов, статистических данных, которые измеряли все потери. Было подсчитано и количество обысков, и количество людей, арестованных, безвинно осужденных и расстрелянных. Статистика точно могла сказать, сколько людей было выслано, и сколько из них вернулось обратно. Но никто не подсчитал и никогда не подсчитает, сколько пороков сердца получили дети, в страхе ожидая этот стук в дверь дома своего. Уже знали они хорошо, что после этих стуков люди в черном увозили кого-то из родителей, чаще отца, а иногда и мать вместе с ним. Увозили навсегда, и оставались они на попечении родственников, больных бабушек и тетушек, если они еще были. А в основном, еще не осознав до конца произошедшее, не успев проститься с друзьями, не взяв даже любимые книжки про чудеса тысячи и одной ночи, ошарашенные, оказывались они в школах-интернатах, на попечении чужих людей в одинаковых одеждах. Те, кто попадал в один детский дом со своим братом или сестрой, считались счастливчиками, им повезло, говорили им другие дети. Плохо, когда бросали их по разным интернатам и теряли они связь друг с другом. Многие потом всю жизнь искали своих родных, но не всем улыбалась судьба, и уходили из жизни они, не успокоенные.
