– Вон дом, в котором я некоторое время жил в Ленинграде – услышала я голос старца, донесшийся до меня, как мне показалось, сквозь шум ветра и волн. И точно в полусне я увидела словно выточенную из морёного дуба ладонь, резанувшую воздух поперёк моего взгляда. Она указывала направо, на тот дом, к которому я и вела старика, а теперь не хотела или боялась даже смотреть на этот псевдоклассический развязно наглый фасад с отвисшей от удивления челюстью высоченной арки, внутри которой зияла вопящая надпись «Азимут» – смотри сюда! Вот оно направление твоих поисков, здесь всё, что тебе нужно, от общества петербургских эгоистов до салона красоты «Распутин».
«Приплыли» – пронеслось в моей больной голове и застряло где-то на пути к уже распахнутому рту.
– Что уставилась шально? – смеясь, пророкотал дед – Чего ждёшь? От кого?
И вдруг зашёлся совсем уж гомерическим гоготом:
– Гляди туда! Стоматология – «Эдем»! Многообещающее название. Я бы не рискнул.
– Ладно же! – я схватила его за руку – Пошли. До Мойки отсюда уже совсем недалеко.
Я ждала вопросов, но их не последовало. Старик молча озирался по сторонам, и на лице его не застыла, играла усмешка-улыбка, а у меня вряд ли хватило бы слов описать все выражаемые ею чувства. Мы шли так быстро, точно боялись опоздать туда, где уже находились наши мысли, словно они, мысли, могли не дождаться, уйти дальше, и всё будет упущено. Мне стало казаться, что вовсе не я выбираю маршрут нашей экскурсии, а напротив, ведома этим человеком, возникшим из какого–то непознаваемого бытия или небытия. Для своих, по моим подсчётам лет, он был фантастически неутомим, как призрак, как тень отца Гамлета.
– О! Господи! – Пронеслось в моей голове, и тут же слова, вырванные из пространства, свалявшиеся в залежалый ком, как-то сгруппировались и рассыпались на ритмично–зарифмованные строки.
Я не Офелия и не сойду с ума
Цветам ломая их изящный face,
Я встану рядом, ибо я сама,
за эту жизнь держусь как за эфес.
Всё твой вопрос – в нём лёд и кипяток
Не смешаны в пропорциях неравных
Я при рождении сделала глоток,
Который, по сценарию, отравлен.
О страшный дар – без удержу любить
Нам отсулил могучий неврастеник.
Отмщенья жаждем или not to be
И мы всегда сражаемся за тени.
Кто мой отец? И кто его убил?
И что стократ твоих теней дороже –
Сегодня Гамлет мой, ты слышишь, Билл?!
Мы друг без друга умереть не можем.
На последней строке мозг зациклил, и она стала повторяться бесконечным рефреном. Я начала отставать, Григорий Ефимович оглянулся. Какие у тебя глаза, старик?! Помнится в «Чижике-Пыжике» они светились цветом хорошо разбавленного коньяка, а сейчас такие же, как асфальтово-бурая вода канала Грибоедова, ползущая под Каменным мостом, под нами. Всё правильно – никто толком не мог запомнить твой взгляд. Историки-биографы до сих пор спорят, описывая ощущения, воздействия, всё что угодно. О чём это я? Это совсем другой человек, тёзка, однофамилец… Человек ли? Ну да, конечно, тень отца… Чего ты хочешь от меня?
