Впереди у Абдуррахмана Гусейнова были Сибирь и Беломорканал.
По синеющей глади канала, сокрывшей кости тысяч заключенных, которые голыми руками прорыли, проскребли этот путь в камнях длиной почти в триста километров, первыми на красочно украшенном пароходе, с музыкой, проехали руководители государства.
Абдуррахман Гусейнов по решению карательных органов был депортирован в Азербайджан. Ему предстояло еще год провести в СИЗО. Это был тот случай, когда буква закона интерпретировалась так, как было угодно властям.
Опять вагон-теплушка. Окна зарешечены таким образом, что виднелись только крыши станционных строений и верхушки деревьев. Но ветер из этой узкой щели подсказывал Абдуррахману: путь лежит в родные места, на юг...
Устроившись на верхних нарах, он с жадностью ловил ртом теплый воздух, следил за краем белого облака, застывшего в ослепительной голубизне. Натружено гудя и попыхивая, тащил длинный состав старенький паровоз. По вечерам зажигались в вагоне керосиновые лампы, раздавали скудную пищу, но Абдуррахман хотел только одного - поскорее попасть на родную землю, пусть хоть в тюрьму, но домой, домой!..
И вот долгожданный конец пути. Узники сгрудились в проходах в предвкушении момента, чтобы немного размять ноги, переходя из вагона в тюрьму на колесах. Казалось, этому ожиданию не будет конца. И вдруг с лязгом открываются двери, появляется вооруженная охрана. Заключенные по одному покидают вагон. Расстояние от вагона до "воронка" сжато оцеплением, слышен лай собак...
Настала очередь Абдуррахмана. Ступеньки вагона, привычный обыск, десяток шагов по земле, толчок в спину к открытым дверям кузова грузовика. Здесь полная темнота, слышно лишь тяжелое дыхание товарищей по несчастью.
Скоро все места в их "воронке" заняты. Двери захлопываются. Раздаются команды конвоя, сверяются списки заключенных. Наконец несется: "Поехали!", и цепочка машин медленно выруливает на дорогу.
В Баку, в Баку! - радостным шепотом передается среди заключенных. Лиц не видно, только этот шепот носится в духоте кузова и пьянит, кружит голову обещанием свободы, словно струя свежего морского ветра.
Всех их ждала Баиловская тюрьма...
В 1933 году ее переполненные камеры приняли еще одну партию заключенных, прибывших из разных мест страны. Эти люди, уже прошедшие ад первых концлагерей, стали предшественниками будущих репрессированных в 1937 году, когда аресты в Азербайджане приняли характер эпидемии. Под гильотину массовых "чисток" попадали не только самостоятельно мыслящие представители интеллигенции. Ненасытная пасть тюрьмы тысячами поглощала крестьян, роптавших на произвол поголовной коллективизации. На людей, весьма далеких от политики, навешивались ярлыки "вредителей" и "саботажников" за одно неосторожное слово, за унесенный с колхозного поля десяток картофелин. Стоявшие у кормила власти отчего-то не задавались при этом простым вопросом, почему же, по их уверениям, "самый справедливый на планете" политический строй порождает такое обилие врагов? Почему вся страна покрыта сетью концлагерей?
