- Мы шли, шли, шли... Обреченный караван, - донеся до меня напряженный, охрипший от вновь и вновь переживаемого волнения голосок юноши. - Нас подняли в три часа ночи. Запалили бутылками с зажигательной смесью несколько сараев, а казалось, полыхает вся деревня. Скот ревел, лаяли собаки, отчаянно кричали женщины, плакали дети. А армяне все время палили очередями в воздух, эти бородатые бандиты, подгоняли: "Живее, живее. Уматывайте, пока голова цела".
Тех, кто отставал, со смехом били прикладами, палками. Бесцеремонно копались в вещах, отнимали деньги, нагло щупали, обыскивая, женщин, срывали с них золотые кольца. Мы лишь две недели назад похоронили отца. Он был учителем в нашей школе. Его убили в райцентре, куда он поехал со старейшинами села, чтобы попросить защиты. Тогда еще оставалась надежда, что советская власть может как-то пресечь насилие... Отца через день привезли домой обгорелого, с выколотыми глазами... Мать враз онемела, не замечала ничего вокруг, как будто не узнавала соседей, торопивших: пора, мол, собираться в дорогу... Только ходила постоянно на могилу отца. Когда этой ночью нас буквально выкинули на улицу, мы с младшим братом Рустамом успели подхватить лишь какие-то узелки. А мать - только вышла на улицу, как вновь бросилась прямо к кладбищу, брат метнулся за ней... Их подстрелили на лету, как птиц... Под хохот, крики, плач и вой. Мать тут же умерла, а раненого братишку я всю дорогу тащил на себе... Надеялся: дойдем. Он умер у меня на руках на перевале Шахдага.
Армяне гнали нас, как диких зверей - под выстрел. В ночь, в снега, в мороз... Помню, остановился на склоне передохнуть, оглянулся в последний раз на свое родное село: в зареве пожаров суетились черные тени этих шайтанов, тащили из домов мебель, тюки, кидали в грузовики. Подошел однорукий дедушка Гусейн, руку он на фронте под Курском потерял. Встал. Смотрит вместе со мной...
- О, Аллах, они хуже фашистов. А ведь крест на груди носят! Все думал: вдруг опомнятся, прозреют, увидят, что натворили... Э-э... Пустое... Волку тьма мила.
Сказал и голову опустил, одной рукой мой узелок подхватил, я брата поднял. Побрели... А вокруг все тот же вой и крик, истошный рев скотины... Я видел, как плакала корова, увязая, проваливаясь в расщелину, а хозяйка никак не могла помочь своей кормилице... Видел вмерзающие в снег тела тех, кто уже не способен был двигаться дальше... Какая-то женщина из Шишгая родила прямо в сугробе на тропе. И она, и младенец погибли, а пожилой муж чина, ее родственник, тут же подле них умер... Сердце разорвалось.
