Вранье! Именно так и думал. И девчонка это прекрасно понимала.
— Думаете.
— Слушай, мы с тобой чужие люди. Какая тебе разница, что я думаю?
Девушка дернула плечом.
— Может, вы последний человек, с которым я познакомилась. Я не хочу, чтобы обо мне кто-то плохо вспоминал.
Та-ак… Час от часу не легче! Рембрандт обреченно вздохнул. Выходит, его миссия здесь отнюдь не завершена. С сомнением посмотрел на туфли. Нагнулся, расстегнул липучки. Оставил обувь у двери, протопал через всю комнату к столу, опустился на бледно-зелененькое, под тон обоев и ковра, кресло. И строго взглянул на девушку.
— Дарина! Что за глупость ты сейчас сказала?
Та посмотрела на мужчину удивленно и даже немного испуганно. Видимо, не могла понять, в чем ее хотят еще обвинить. А когда сообразила, охнула, закрыла ладошкой рот.
— Рэм, вы меня неправильно поняли! Я не собираюсь… это я не о суициде говорила. Просто…
— «Просто» что?
Девушка молчала, смотрела нерешительно. Что там еще за тайна? Вон даже губки облизнула, так волнуется.
— Хорошо, я скажу. Обещайте, что не начнете меня жалеть. Терпеть не могу, когда все смотрят на меня, будто…
Рембрандт пожал плечами:
— Как скажешь.
Девушка набрала полную грудь воздуха. И выпалила:
— Я умираю от лейкемии. Острый лейкоз. — Перевела дыхание. И добавила, будто точку в диагнозе поставила: — Вот.
В комнате установилась тишина. Полная. Только шум проезжавших по дороге машин долетал. Рембрандт растерялся. «Растерялся» — слабо сказано! Он был ошарашен подобным заявлением. Не знал как себя повести, что сказать. Так и сидели молча, глядя друг на друга. Наконец попытался хоть что-то ответить:
— Дарина, ты опять говоришь глупости. Болеть лейкемией вовсе не значит умирать. У нас же не двадцатый век на дворе! Тысячи людей лечатся от этой болезни. И выздоравливают.
Девушка улыбнулась. Снисходительно.
— Я знаю статистику. Девяносто два процента выздоровлений. Но девяносто два — это не сто. Мне не повезло, я попала в оставшиеся восемь. И как от нее лечат, знаю. На своей шкуре испытывала. Три года по больницам. Разве не заметно? — Она погладила жиденькие волосики на голове. — Башка почти лысая. Жалко, раньше у меня волосы красивые были… Ну ничего, мама мне парик шикарный купила. Чтобы, когда в гробу лежать буду, страшилой не выглядела.
Заметив, как при последних словах вытянулось лицо мужчины, Дарина поспешила объясниться:
— Извините. Это я шучу так. Черный юмор. Конечно, мама все ждет какого-то чуда. Она до самого конца будет надеяться.
