Вообще-то ему все эти подробности высшей школы были совершенно неинтересны, он и сидел-то как на иголках, вспомнив про дневник, найденный у Годлевича. Он тут время проводит, а ценные документы нечитаны...
– ...Меня, например, воспитывал отец, – щебетала тем временем Таня. – Результат вы видите перед собой. Я себя ненавижу. Но спокойно к этому отношусь. Не всем же быть светскими дамами...
Нина Викентьевна аристократически кивала, и Антон отчетливо видел, что она тоже особо не вслушивается в Танин щебет. На столе появился шоколадный торт, уже разрезанный на аккуратные кусочки и выложенный в сухарницу, но бутылку мать не выставила. И правильно, Антон все равно пить не будет; отравление это или ангина, а состояние у него хуже, чем с самого жестокого похмелья, когда ноги подгибаются и внутри все дрожит.
– Антон, как твой осмотр прошел? – обратилась к нему Таня, и Антон вдруг обрадовался возможности рассказать про двух странных теток, про безродного Семена Юрьевича, воспитанного без матери, и про тетрадку, найденную в комнате.
На словах про тетрадку обе дамы вскочили.
– Давай посмотрим, – сказала мать, и Антон увидел, что она с трудом себя сдерживает.
– Давай, Антон, – поддержала ее Таня.
Антон встал и поплелся к себе за тетрадкой. Пока он ходил в комнату, на кухне царило напряженное молчание, он не слышал ставшего уже привычным щебета.
Вернувшись в кухню, тетрадку он положил на стол среди тарелок, и все трое склонились над ней. Нина Викентьевна протянула руку и открыла ее – как раз на середине, где лежала твердая картонка с фотографической карточкой. Они молча смотрели на нее, пока Таня не схватила фотографию и не поднесла к глазам.
– Ой, что это за женщина? Она мне кого-то напоминает...
Мать напряженно следила за карточкой, но молчала. И Антон прямо физически ощутил, что ей есть что сказать, но говорить она не хочет. И подивился, как хорошо стал он в последнее время понимать свою маму. Но того, что она не захочет читать дневник, Антон не ожидал. А она встала, молча составила грязную посуду в раковину, накрыла ее полотенцем – для эстетики и сказала:
– Ну ладно, вы с голоду не умираете и хорошо. Я пойду немножко передохну.
Пряча глаза, она ушла. Хлопнула дверь ее спальни. Антон повернулся к Тане:
– Пойдем ко мне? Чего тут на кухне сидеть...
В коридоре он пропустил Таню вперед; у дверей материной спальни он замедлил шаг и прислушался. Ему показалось, что мать плакала.
