Судебно-медицинский диагноз: смерть в результате хронического лейкоза. Объяснения соседей – Паммель жил один, родственников у него не было, мужчина был вежливый, но замкнутый, про себя ничего не рассказывал; спиртным не злоупотреблял, хотя руки у него дрожали. Несколько раз ни с того ни с сего срывался и, что называется, «спускал собак» на соседей, правда, потом извинялся.
Все соседи единодушно отметили, что Эдуард Матвеевич словно бы стеснялся при них что-то делать. Никогда они не видели, чтобы он мыл посуду, готовил, выполнял свои обязанности по уборке мест общего пользования. В большой коммунальной квартире довольно трудно поймать момент, чтобы никого не было на кухне или в коридоре, но он ни разу не вынес мусор на глазах у соседей, и плиту не мыл, если двери еще хлопали. Иногда по ночам из его комнаты слышались сдавленные крики, соседи стучались к нему, интересуясь, не нужна ли помощь, но он из-за двери каким-то не своим голосом отвечал, что все в порядке. Один раз соседская семья была разбужена сдавленным криком, доносившимся из его комнаты; испугавшись за него – все-таки одинокий пожилой человек, они стали стучать ему в дверь, просили открыть; из-за двери слышалось тяжелое дыхание и шум, будто мебель передвигали. Тут соседи переполошились не на шутку – вдруг старика Паммеля кто-то убивает; сосед нажал плечом на дверь, выдавил хлипкий замок, и их взорам предстала просторная комната немца, освещенная небольшим прожектором, закрепленным на стене; мебель была на месте, только зеркало в простенке стояло как-то криво. Сам Эдуард Матвеевич в пижаме стоял посреди комнаты, трудно дыша, и никого больше в комнате не было.
Вот и все. Странно, конечно, но к смерти Паммеля явно не имеет отношения. Антон напрасно надеялся увидеть в материале что-нибудь связывающее Паммеля с тем покойником – Годлевичем, на труп которого пришлось выезжать ему. Нет, ничего такого, кроме зеркала, описание которого в мамином протоколе было не в пример более красочным и зримым, нежели его творчество. В одном не было сомнений – зеркало было то самое или, по крайней мере, вышедшее из той же мастерской.
– Ма! – снова позвал Антон.
– Ну что? Я суп варю, говори быстро, – появилась мать в дверях его комнаты.
– А куда же зеркало делось?
– А-а, – мать, забыв про суп, зашла в комнату. – Ты прочитал, надеюсь, в протоколе, что у трупа десны кровоточили? Это можно было расценить как признак отравления ртутью. Я, когда получила это заключение, вместе с судебно-медицинским экспертом пошла снова туда на квартиру, осмотреть зеркало. Комната была опечатана еще при первоначальном осмотре; так вот, пришли мы, я печать сняла, открыла замок ключом, который все это время лежал у меня в сейфе...
