"Силён как никогда! Он слабеет - чтобы Валид слышал? - когда откровения являются".
Валид смекнул, что в доме Аркама скрывается Мухаммед, ведь знает он, что старейшины, если не одумается, намерены изгнать его из Мекки, во что Валиду верилось с трудом: легко сказать - изгнать из Мекки! Прежде требовалось, чтобы род хашимитов лишил его поддержки, и тогда... Но мыслимо ли это, когда в Каабе властвует Абу-Талиб?! И, поняв, что здесь затевается нечто, Валид, подождав чуток, вошёл в дом Аркама и неожиданно для себя стал свидетелем тайной встречи сторонников новой веры.
42. Неслышный зов
Просторный дом Аркама был полон. Ждали Мухаммеда. Валид с изумлением заметил, что пришли не только близкие Мухаммеду из рода абдманаф... О боги!.. даже сын его Халид здесь!.. Вот он, Мухаммед! Легко вошёл, точно... - напрашивалось сравнение с крепким воином, даже предводителем воинства, и Валид, как все, замер, околдовали будто, и не додумал мысль, опасаясь встревожить ею наступившую тишину. Не успел произнести: О мои братья и сёстры, мусульмане и мусульманки! - как Валид сорвался с места:
- Эй, Мухаммед, умолкни! - И не дав никому опомниться: - Не один год мы знакомы. И да будет всем известно, что я первым признал тебя великим поэтом Хиджаза! Более того: я, Валид бин Мугира, готов с сегодняшнего дня пойти в добровольное услужение к тебе равием, и пусть мой сын, который прячется, чтобы я его не видел, слышит и убеждается, сколь благороден его отец - стать готов равием, носителем твоих стихов! - Чтобы стать равием, надо иметь хорошую память!
- Я помню, от чего отрёкся - от поэтического призвания! Могу, если угодно, прочесть, дабы в крепости памяти моей ты удостоверился. Мухаммед заколебался: согласиться? запретить? К удивлению его, отовсюду раздались выкрики:
- Пусть читает! И Валиду кричат:
- Читай, чего медлишь?! Выпятил грудь, устремил вдаль глаза, полуприкрытые ресницами (они густые, и потому кажется, что глаза закрыты, и полумесяцем четко очерченные брови), и чуть хрипловатым голосом, не спеша и с паузами, продекламировал (а пока читал, прерываемый возгласами восторга, Мухаммеду казалось, что это очень знакомое ему, но не его): Ни ветерка, ни дуновенья. И, подожжённый, ввергнут в сокрушилище, такое чистое горение. Припав к земле, услышать вулканные воспоминания пустынь обезглавленных, чтоб лавою, её уж нет, избыться. И марево танцующих горбов верблюжьих. И - розовеющая - плавится, курчавясь, шерсть шкур овечьих. И мчатся, выбиваясь, искры, что спешкой воспламенены,
