Но Вилли Рипскеш был ленив и нелюбопытен, да и на улице в тот вечер было на редкость холодно. Он поежился, задул одну из двух сальных свечей и погрузился в подсчеты дневной выручки, которой, как известно, всегда недостаточно.
2
Во второй половине шестнадцатого века время на британских островах имело странную особенность — оно вело себя как ему вздумается. Чем медленнее двигались почтовые кареты, тем быстрее оно летело. Не успел английский обыватель перевести дыхание, как зима кончилась и началась стремительная, сумасшедшая весна.
Тот год был отмечен самым знаменательным театральным сезоном. Такого бешеного интереса к театру Англия еще не знала.
Десятки бродячих трупп, как по команде, бросились на штурм театрального Лондона. Под сценические подмостки спешно оборудовались даже заброшенные конюшни и портовые склады. Само собой, все гостиницы и постоялые дворы, для тех же целей, были забронированы задолго до конца апреля.
Возникало ощущение, будто добрая половина страны сорвалась с мест и, забросив дела, с головой кинулась насыщаться театральными впечатлениями. Купцы, матросы, трактирные девки, мясники, клерки из ратуши, аптекари, школяры, конюхи… Почти поголовно все население Лондона превратилось в публику. Искреннюю, наивную и бесконечно жадную до впечатлений. Все новых и новых.
В полутора километрах от моста через Темзу, если двигаться строго на юг, находился постоялый двор «У Сьюзен». Почему он так назывался, никто не знал. Ни о какой Сьюзен никто не слыхивал. В том апреле постоялый двор оккупировала одна из бродячих трупп. Репертуар ее состоял в основном из фарсов и пустых комедий.
Ведущим актером у них был молодой Вильям Портер. Каждый день, после полудня, он заходил в свою крошечную каморку, которая служила и жилищем, и гримерной одновременно, переодевался и садился за гримерный столик. Раскладывал коробки с гримом, парики, баночки с кремом, зажигал справа и слева от зеркала сальные свечи, и только потом, нахмурившись, начинал рассматривать свое отражение. Он хмурился, потому что сам себе нравился.
Портер был молод. Бесконечно молод. Как и каждый одаренный актер, в душе он был ребенком. Он только начинал карьеру и еще не сыграл ни одной значительной роли, но уже все мужчины, знатоки театра, симпатизировали ему, а женщины поголовно в него влюблены.
Разумеется, Вильям не был негром преклонных годов и потому английским владел отменно. Правда, латынь он знал плохо, а греческий еще хуже. Его коньком была риторика. Где, когда, у кого он всему этому выучился? Сие тайна покрытая мраком. Во всяком случае, объявившись в Лондоне в составе бродячей труппы, он сходу поразил всех театралов умением сочинять сонеты, которые сыпались из него, словно горох из прохудившегося мешка.
