Напуганный угрозой потерять клиентуру, ВМ решил посвятить себя преимущественно портретной живописи и вскоре завоевал славу одного из лучших художников, работающих в этом жанре. Его портреты были очень детальны и точны, тонки и проникновенны, выявляя квинтэссенцию личности человека, пусть реальная сущность прототипа при этом несколько приукрашивалась. Техника, как обычно, оставалась безукоризненной. По стилю произведения ВМ иногда напоминали великих – Рембрандта или Хальса, а иногда кого-нибудь поскромнее, например Ларманса или Смитса, второсортных портретистов, бывших тогда в моде в Бельгии и Нидерландах. Наверное, подобные заказы отвлекали ВМ от настоящих целей и от более серьезных творений, наверное, он растрачивал на них свой талант, и уж точно в создании этих портретов не участвовало высокое вдохновение. Но они приносили солидный доход, не требовали большого труда и пришлись как нельзя кстати, способствуя восстановлению репутации ВМ в обществе. И действительно, год спустя он снова оказался на вершине успеха. Секрет его художественного возрождения, во всяком случае в кругах крупной буржуазии, был очень прост (и един для всех успешных художников): ВМ знал, как удовлетворить желания заказчиков. В конце концов, чего хотели промышленники и дельцы? Они хотели лишь того, чтобы портреты их супруг и дочерей были внешне верны и узнаваемы, чтобы их не стыдно было повесить на почетное место возле камина в гостиной. И главное, они должны были льстить модели.
В те же самые годы ВМ завязал тесные дружеские отношения с художником Тео ван Вейнгарденом и с журналистом Яном Убинком, двумя людьми, которые вели столь же распутный образ жизни, презирали новомодные веяния, порицали поверхностность литературы и искусства и превозносили великое сияющее прошлое. Их сближению способствовало очевидное сходство биографий. Подобно ВМ, который – частично из-за критиков – почти отрекся от подлинного творчества, Ян Убинк посвятил себя популярной журналистике после горьких неудач на ниве поэзии и беллетристики. Иногда он выпускал сборники сонетов, но ежедневная служба в гаагской газете с течением времени полностью иссушила поэтическое вдохновение – если предположить, что когда-то музы и ласкали его.
Ван Вейнгарден, такой же убежденный поборник традиции, преданный старым мастерам и тоже неудавшийся художник, добился признания в качестве реставратора и торговца предметами искусства. Он нашел удовлетворительный выход, благодаря чему не впал в такое уныние, как Убинк; однако новые занятия отнимали у него столько сил и времени, что он почти перестал рисовать, то есть заниматься тем, что всегда считал своим подлинным призванием. Иногда, впрочем, он развлекался, создавая какую-нибудь подделку. За 1925–1926 годы он сотворил двух «Вермееров»: «Кружевницу» (одноименную, но весьма отличную от той, что сегодня выставлена в Лувре) и «Улыбающуюся девушку». По совету знаменитого искусствоведа Абрахама Бредиуса и при содействии антиквара Дювина обе картины были приобретены очень богатым американским коллекционером Эндрю Меллоном, президентом и членом административного совета 160 компаний. Человеком, настолько осторожным и не расположенным к любой форме публичности, что, когда в 1921 году его кандидатура была предложена президенту Гардингу на пост главы казначейства, президент спросил: «А кто это, черт возьми, такой? Никогда о нем не слышал». В любом случае недоверчивый Меллон так никогда и не узнал, что его обманули, поскольку те два «Вермеера», выполненные ван Вейнгарденом и подаренные миллиардером Вашингтонской национальной галерее, были признаны фальшивками лишь в 1970 году.
