В этом отношении характерен и сам съезд писателей РСФСР, где отчетливо проступила система ценностей, далекая и даже внутренне противоположная официальной, хотя и обозначаемая одинаковыми словами: труд, родина, честность, ответственность, долг, правда и т.д.
Ведь то, что сейчас печатают каждый месяц в толстых журналах, далеко превзошло (и по глубине, и по мастерству, и по критической остроте проблематики) то, с чем выступили диссиденты и эмигранты, уехавшие под предлогом, что им, видите ли, нет тут свободы творчества. А на самом-то деле - кишка тонка, да и западные тряпки плюс скандальная слава!
В этой связи прочел на днях статью Рудницкой (для «Вопросов истории») о «Колоколе» на французском языке (1867-68 годы). И опять поразился величию Герцена. Эти пигмеи - наши диссиденты не имеют ни малейшего права ссылаться на него. «Колокол» в этом (иностранном) варианте возник потому, что Герцен и Огарев решительно разошлись с «западной демократией», настроившейся тогда на моду поносить и топтать (собирая все силы «против») Россию. «Коїокої» призван был сказать «им», бросить в лицо: ничтожны вы, чтоб ее судить, глупы вы, отождествляя Россию с теми, кто ею правит.
Боже мой! Неужели это - «вечная проблема»?!
Умер Косыгин. Объявили об этом спустя три дня, чтоб не портить день рожденья Брежневу (отомстил таки старик). Но о смерти в Москве стало известно раньше, чем объявили. И поползли слухи: как будут хоронить? Неужели «замотают», как с Машеровым. Ведь сняли, даже не поблагодарив, только потом опомнились и пропечатали в газетах, чего на самом деле не было.
Был день колебаний, очевидно наверху. И потом - сделали по «первому разряду», как если бы умер «при исполнении». Не осмелились, видно. Знали, что Косыгин (хотя он и не совсем заслуживал ходившей репутации) символ былой скромности власти, считал себя на службе у народа, а не трепался лишь о своей заботе о нем. К тому же, видимо, сообразили, что превратив «день рожденья» во всенародный государственный праздник, и опять - орден (каждый год - либо очередного героя, либо орден дают), нельзя глумиться над мнением народным в связи с покойником, которого уважали. более того: скрыто противопоставляли Брежневу, считали незаслуженно задвинутым!
Послесловие к 1980 году.
В этом «томе» автор дневника выносит свой окончательный приговор брежневско- советскому режиму - злой, беспощадный, непримиримый. Стартовым пунктом этого приговора явилась афганская преступная авантюра, в которой сконцентрировались все пороки, вся глупость и социальная подлость режима.
