И это было странно. Дело в том, что в Город попадали, ничего не помня о своей прежней жизни. Все навыки и умения, которыми человек обладал до того, как очутиться в Городе, сохранялись за ним, но как и где он всему научился, оставалось для него загадкой.
Такое положение дел приводило к тому, что большинство принимали себя такими, как есть, не страдая рефлексией оттого, что умеют прекрасно вытаскивать кошельки из карманов или же выкапывать трупы на кладбище по ночам. Даже если человек (или же иное существо, оказавшееся неведомым образом в этом гостеприимном месте) обладал наистраннейшими привычками, их странность он никак оценить не мог, так как не помнил эталонов для сравнения.
У одного психолога, жившего в Городе, даже была теория, что сюда попадают люди, замученные совестью. Потеря памяти служила прекрасным способом избежать душевных терзаний.
Атмосфера в Городе из-за этого была очень терпимой (ко всему, кроме плохой поэзии — терпимость к плохой поэзии могла привести к смертельному исходу).
Точно так же обстояло дело не только с душевными странностями, но и с физическими — чтобы считать себя уродом, нужно помнить, как выглядит этот самый урод, и знать, что из себя представляет идеал. Конечно, некоторые недостатки приносили массу неудобств, но никто особенно не страдал из-за них, принимая их как должное. Получалось, что все странности и особенности были следствием чего-то, произошедшего в прошлом, но, так как этого прошлого никто не помнил, раскаиваться было не в чем. Никогда еще не было такого, чтобы кто-то оказался недоволен своей внешностью или характером, попав сюда. Их просто принимали, как должное.
Куран вел себя совершенно иначе. К тому же, Айрис все не покидало ощущение, что они уже где-то встречались.
Она принесла своему странному клиенту чайник и чашку.
— Спасибо, — буркнул тот, — сколько я вам должен?
— За счет заведения, — улыбнулась Айрис, удивив саму себя. Ничего подобного она секунду назад говорить не собиралась. Все так же удивляясь сама себе, она продолжила:
— Можно я с вами посижу?
К счастью, было утро, и в кафе почти никого не было.
— Можно, — разрешил Килш Куран, раздраженно смахивая попавшую в глаза длинную черную челку. — Если вам уж так этого хочется, то садитесь. И называйте меня на «ты», ради… всего святого. Мы же уже давно знакомы.
Айрис удивленно кивнула — она сама не назвала бы их знакомство давним, виделись-то они только один раз.
Мужчина пришел и на следующий день. И на следующий. Он был груб, он жаловался на судьбу, закинувшую его непонятно куда, он говорил с Айрис так, будто она была жалкой букашкой. И при этом, Айрис в его обществе забывала о странной и требовательной пустоте внутри. И она не могла понять, почему. Килш временами глядел на нее так, будто ненавидел всей душой. Но через секунду он забывал о ненависти и начинал рассказывать ей о своем одиночестве. А потом он печально улыбался и начинал описывать невиданные картины: города, которых никто здесь не помнил, пустыни, дворцы и сады. А затем он обвинял ее в странных грехах, как будто словами пытался отомстить за давно причиненную боль.
