Жалею, не жалею… Поезд ушел. «Зеленый поезд виляет задом, а я с моста на него плюю – ему на север, а мне налево…» Вопрос в другом: можно ли простить Валентина? Забыть о том, что случилось. Сделать вид, что ничего не было. И жить дальше. Если бы он изменил ей раз или два, вот как в кино показывают, со своей секретаршей на столе в приемной – простила бы, честное слово! Но ее муж, ее родной человек, несколько лет, изо дня в день… а потом приходил домой и… Нет, даже думать об этом невозможно. Она и не будет думать. Сохранит самоуважение, как психотерапевт доктор Буркатов в книжках и по телевизору настоятельно рекомендует: он звезд разводит, ему виднее, как оно лучше сохраняется. Стало быть, будет жить дальше, если не с мужем, так со своими принципами.
За окном быстро сгущались сумерки, вползали в комнату сквозь просвет между портьерами. Ирина потянулась к выключателю лампы на прикроватной тумбочке и нечаянно смахнула с края бокал: убрать следы вчерашнего «разврата» они с Риткой так и не удосужились. Бокал жалобно звякнул, ударившись о большое блюдо из-под фруктов и сыра, которое стояло на полу. Ирина ахнула, кинулась подбирать осколки – в общем, только ножка откололась, по бокалу трещины нет, можно и склеить… И даже засмеялась от наглядности ответа на вопрос, который она только что безуспешно решала. А зачем склеивать? Эти простенькие бокалы дарили им с Валентином на свадьбу, тогда это был страшный дефицит. С тех пор они купили множество новых, но эти, глупые до невозможности, зеленые и сиреневые, тех и тех по шесть штук, были любимыми, за ними всегда в первую очередь тянулась рука. За двадцать лет всевозможных праздников ни один не разбили, а тут… Так ведь не склеишь! Старая немодная сиреневая стекляшка того не стоит. Ирина вскочила, босиком прошлепала в кухню, аккуратно сгребла оставшиеся одиннадцать жалобно позвякивавших бокалов, свалила всю эту зелено-сиреневую красоту в мусорное ведро, сморщилась от звука бьющегося стекла и сверху прихлопнула крышкой. Все правильно: она должна быть сильной. Прошлое должно оставаться в прошлом. Ей ни к чему воспоминания о счастье, которое то ли было, то ли не было, и счастьем оно только притворялось.
Валентин Рудольфович опять задерживался на работе. Все решения давно были отписаны, бумаги разложены в идеальном порядке и убраны в сейф, чай выпит и слоеная булочка, предусмотрительно заначенная от обеда, съедена. Часы укоризненно показывали половину девятого и, что характерно, вечера. Если бы часы могли говорить, они напомнили бы хозяину кабинета, что сегодня суббота, а он приперся утром ни свет ни заря и сидит целый день, хотя дел на сегодня не расписано.
