В тот момент она понравилась ему, он ее хотел, и плевать ему было на последствия. Потом он, конечно, не бросил бы Саддху – Карл никогда не поступал как подлец, – но это означало, что ему пришлось бы или оставить Деллу, или вести двойную жизнь.
И то, и другое было для него одинаково неприемлемым.
Мысль о Делле вызвала жгучую боль – он действительно любил эту удивительную женщину и ни в коем случае не хотел ее терять.
С другой стороны, и бедняжка Саддха не виновата, что влюбилась в него. Да и он сам, в общем-то, не виноват, он для этого ничего такого не делал…
Нет! Нечего искать себе оправданий! Не надо было засматриваться на эту девушку.
У нее своя судьба, у него своя.
Надо было просто уйти, не оглядываясь, как говорил старый мудрый Дэн-Ку. Не следовало оборачиваться на ее плач, тоже мне, утешитель…
Если бы он вчера не пришел в себя – в самый, можно сказать, последний момент, – потом никто из них не был бы счастлив.
Не две, а три жизни могли по его вине оказаться разбитыми.
Жизнь Саддхи, потому что она очень быстро поняла бы, что по-настоящему он не любит ее. Жизнь Деллы, потому что он не смог бы ее обманывать, а она едва ли простила бы измену. И, наконец, его собственная жизнь, потому что он не только потерял бы Деллу, но и навсегда утратил уважение к самому себе.
Теперь Карл понимает это очень хорошо. Странно, что такая очевидная мысль не пришла ему в голову вчера – вероятно, оттого, что в тот момент он думал отнюдь не головой…
И он еще смел свысока смотреть на легкого и незатейливого в обращении с женщинами Клауса! Да чем он, Карл, лучше?! Наоборот, это Клаус лучше – проще, честнее, откровеннее…
* * *
Карл помотал головой и заскрипел зубами от душевной муки. Сигарета упала на снег, и профессор подобрал ее – нечего тут мусорить, он и без того достаточно наследил на этом чистом, нетронутом снежном поле…
А виной всему его, Карла, самонадеянность. Уверенность в том, что он всегда, в любой ситуации, при любых обстоятельствах, полностью владеет собой, и никаким первобытным инстинктам никогда не удастся взять верх над его холодным, чистым, незамутненным (в общем, почти совершенным) разумом.
