— Скоро ты и меня сделаешь своим медбратом.
— Не раньше, чем ты меня — агрономом.
— И я смогу замещать тебя на медпункте.
— Нет, серьезно, чему?
— Тому же, чему и ты.
— Да, растет Наташка…
— Ну, это не обязательно ее собственные слова. Что-то похожее я читал.
— Но она их запомнила…
— У нее всегда была хорошая память.
— Вот теперь они уже совсем угомонились. Спят.
Ураган за стеной отбушевал, девчата спали. Если приподнять голову, можно увидеть в окно вороненую спину Дона. Когда проходит теплоход, тень его с круглыми пятнами окон движется по стене, пока не скрывается за островом.
— А ты спишь?
После того как улеглась буря, особенно чиста тишина в доме, на Дону и в левобережном лесу. Спит хутор.
— Нет, не сплю, — вдруг говорит Марина.
— О чем ты думаешь?
И внезапно он слышит, как она тихо поет ему из своего угла:
Дунай-реченька, она, братцы, широкая,
Переправы да на ней нет,
Нет ни брода, ни парома.
Ни казачьего, братцы, моста…
Это уже не впервые, и все-таки он удивляется. Как будто кто-то настраивает их на одну волну. Но для этого обязательно нужно, чтобы опять возбудились — как сейчас от музыки — и пробились сквозь корку памяти эти горячие роднички.
— Удивительно, как это получается?
— Что?
— Вместе об одном и том же.
Она помедлила, и он насторожился, уловив в ее голосе перемену.
— В таком случае ты и о другом должен подумать.
— О чем?
— О том, что санитарная машина совсем не для того, чтобы возить в ней блоки моторов и всякие запчасти.
— Но ведь нужно было срочно отвезти их в «Сельхозтехнику» на ремонт, а ты же знаешь, что машин у нас пока мало. Совхоз молодой.
— И вообще вы ездите на ней на пленумы и на сессии, в Госбанк и в Сельхозснаб.
— Это только в грязь, а у нее два ведущих моста.
— Второй уже вышел из строя, доездились. И каждый раз потом изволь ее дезинфицировать. Не могу же я в таком рассаднике роды принимать.
— Но почему ты это мне говоришь? Скажи директору.
— Я уже ему говорила и еще скажу.
Он примирительно сказал:
— Марина!
Она не ответила, и, приподнимая от подушки голову, он повторил:
— Марина!
Бесполезно. Теперь уже она не пойдет ни на какие компромиссы. Такая она и на фронте была. Никогда, как говорится, личное от общественного не умела отделить.
А возможно, ее и в самом деле внезапно одолел сон. Лежала, разговаривала — и сразу как в яму провалилась. Как-никак, вероятно, большая часть ночи прошла. Ему бы перед рассветом тоже надо хоть немного поспать.
И перед тем как повернуться на бок, он взглянул на окно. Нет, уже поздно. Уже проем окна из густо-черного стал мутно-синим. И с Дона побулькивание донеслось. Кто-то из рыбаков, должно быть Рублев, спускался от острова в лодке, ударами
