Сказалось это с первого момента вступления на престол. Как это видно из его дневника, еще накануне предаваясь детским забавам, он, став монархом, сразу влег в рабочий хомут и распределил почти все свое время между своими разнообразными царскими обязанностями, не взирая {26} на то, что встретил он свое восшествие на престол, помимо испытываемого горя от смерти любимого отца, вообще, с большим огорчением. Он имел в виду, как раз в это время стать командиром столь любимого им Л.-Гв. Гусарского полка и с сожалением увидел крушение этой своей мечты, что откровенно и высказал. Тут уже вполне ясно выявился уровень его умственных влечений: командование кавалерийским полком его больше привлекало, нежели управление великой Империей.
Безграничное самообладание Николая II ярко свидетельствовало, что слабоволие его было лишь внешним и что внутренне он был, наоборот, до чрезвычайности упорен и непоколебим.
О степени самообладания Николая II можно судить хотя бы по тому, что никогда его не видели ни бурно гневным, ни оживленно радостным, ни даже в состоянии повышенной возбужденности. Можно было даже думать, что ничто его не затрагивает за живое, не возмущает, не огорчает, и не радует, словом, что он отличается необыкновенной флегматичностью и индифферентизмом.
Между тем, по утверждению всех лиц, имевших возможность по ежедневной близости к Царю проникнуть в его внутреннюю природу, Николай II отнюдь не был индифферентен. Многие вопросы он принимал очень близко к сердцу, а некоторые явления вызывали в нем сильнейший гнев, который он, тем не менее, имел силу всецело скрывать под маской спокойствия и даже равнодушия. Oвлaдевaвшие им в минуты гнева чувства выражались, по словам его приближенных лишь в том, что глаза его становились как бы пустыми, вперялись в пространство, причем он производила впечатление человека, {27} ушедшего мыслью куда-то вдаль и ничего не только не замечающего, но и не видящего.
Внешний индифферентизм Государя, его кажущаяся бесстрастность сильно вредила его популярности, способы создания которой были ему вообще совершенно чужды.
Так в Петербурге с возмущением передавали о том, как Государь легко отказался в пользу Японии, ради заключения с ней мира, от половины острова Сахалина. Посол Сев. - Американских Штатов, по совету которого была сделана эта уступка, приехал во дворец когда Царь играл в теннис. Когда доложили о приезде посла, он спокойно прекратил игру, а, затем, после переговоров с ним, решивших судьбу Сахалина, вернулся к прерванной партии, не выказывая ни малейшего волнения. Утверждали также, что он отнесся спокойно, если не равнодушно, к гибели нашего флота в 1905 году у Цусимы. Между тем, из письма Государя к Императрице, от 12 июня 1915 г., выясняется, что значительно меньшее по своему значению поражение наших войск, а именно победа германцев под Сольдау в сентябре 1914 г., вызвало у Николая II сердечный припадок: "Я начинаю ощущать, - пишет он по этому поводу, - мое старое сердце. Первый раз, ты помнишь, это было в августе прошлого года после Самсоновской катастрофы, и теперь опять".
