Забираясь в него, Тристин поднял глаза к электронному агрегату, отдаленно напоминавшему шлем.
— Не тревожьтесь, сэр. Это только выглядит, как орудие пытки. Операция не займет много времени, и больно не будет.
Техник опустила агрегат и наложила секции шлема на лоб и вокруг головы Тристина, закрепив гладкий пластик вдоль линии челюсти и поверх ушей, так что остались открытыми только глаза, нос и рот. Пластик длинного кресла ощущался спиной как липкий. Женщина коснулась нескольких клавиш на консоли, но вслух ничего не произнесла.
— Вы слышите через имплантат? — Слова или звуки прокатились через имплантат Тристина так гулко, что он вздрогнул.
— Да.
— Вы из чувствительных. Или получили здесь какую-то высококлассную работу.
Что это, шутка? Возможно, такая же мрачная, как у субкомандира Тороуэ.
Она опять коснулась клавиш. Теперь Тристин ничего не услышал и не почувствовал.
— Хорошо. Здесь нет гармоник… Попробуем здесь.
Тристин так и подскочил, когда шум полоснул его, словно нож.
— Простите, лейтенант. Вы определенно чувствительней большинства людей. В этом имеются и плюсы и минусы. А теперь главное.
Тристин задрожал, когда его имплантат умер, впервые за долгие годы оставив его в полном одиночестве. Даже фоновая статика, к гулу которой он привык, пропала. Под черепом царило безмолвие, он потерял полноту ощущения жизни, а общаться мог лишь с помощью невозможно медленных слов или физических манипуляций с дисками, выключателями и рычажками консолей.
— Готово, — женщина начала сворачивать оборудование.
Он медленно встал и вышел из медотдела, чувствуя утрату равновесия и воспринимая потерю, как чей-то злой умысел.
— Что это за чушь? — спросил Скикки, пока четверо офицеров шагали к лекционному залу. Тристин пожал плечами.
— Я знаю не больше вас. У нас в расписании четыре семинара «Культурная этика и ценности».
— Они обязательны, — добавила лейтенант Алоизия, качая головой.
— А разве не все обязательны? — И Судзуки Ямидори одарила Констанцию ослепительной улыбкой, на которую Алоизия не ответила. Тристин первым вошел в класс и воспользовался возможностью сесть как можно дальше. Трое лейтенантов тоже заняли места во втором ряду, одобряя его выбор. Пахло пылью, Тристин потер нос. Ему не хотелось расчихаться.
— Ап-пчхи! — вырвалось у Судзуки. — Простите.
— У меня тоже щекочет в носу, — признался Скикки. Тристин молча наблюдал, как подтягиваются другие учащиеся.
В 10–28 стройный темноволосый мужчина в парадном зеленом мундире со знаками командира на вороте и крестом, пересеченным веткой оливы, на груди вошел в класс и кивнул. Он положил на стол пачку бумаги и негромко произнес:
