По щекам Виктории медленными извивающимися змейками поползли слезы, не замечая их, она прикрыла глаза и продолжила рассказ.
— Дорогая Мария Сергеевна, скоро закончится моя история, я не вправе использовать все Ваше время сегодня. Мы почти подошли к ее финалу, неожиданному и трагическому.
— Венеция с высоты полета похожа на две змеиные головы, замершие в последнем укусе — поцелуе. Это весьма символично.
Так сказал мне Гай в тот памятный вечер перед началом конца. Но трагического исхода пока ничего не предвещало. Мой вещий голос молчал, затуманенный сладкой пеленой влюбленности. Волшебный фонарик в горле ни разу не вспыхнул, ни ожил, предательски угаснув.
После сумбурного ужина в маленькой пиццерии на Калле дель Меццо, прошедшем в скрытом томлении, в предвкушении неизбежности, в спешке, после совершенно не запомнившегося пятиминутного путешествия на катере в сопровождении консьержа до великолепных садов Джудекка, Гай распахнул дверь номера в Киприани, почтительно отошел на шаг и пропустил меня внутрь. Его сьют был довольно просторен, из гостиной открывался прекрасный вид на фиолетовую, тонущую в дымке сумрака лагуну и на город, над которым багровела в закатных лучах колокольня Святого Марка. Песочного цвета мебель, пастельные тона шелковой обивки на стенах, тяжелые гардины из шоколадного муслина с золотой вышивкой, старинная узорная мебель, напомнившую стилем ту, что стояла с моем скромном отеле, картины на стенах, изображавшие лучшие виды Венеции и неизвестных изящных красавиц прошлых веков, нежные белоснежные орхидеи, капризно изогнувшиеся в высокой прозрачной вазе, застывшие перед панорамным окном с выходом на небольшой, украшенный витой ковкой балкон… я машинально фиксировала детали роскошного интерьера, пока Гай Лендол наполнял мой бокал холодным ламбруско, предварительно кинув на дно ягодку малины.
Он повернулся ко мне с влажным бокалом и с неизменной обезоруживающей улыбкой солнечного клоуна. Его глаза, не отпускавшие меня весь сегодняшний вечер, читали подобно открытой книге. Я сама позволила ему проникнуть в душу, я пригласила его с желанием…
Мы просидели почти весь вечер в уютных резных креслах напротив окна, любуясь изменяющейся на глазах палитрой водной глади. Закат смело путал краски, от сумеречного маренго, плавно перетекающего в насыщенный лиловый, до глубокого индиго, с неожиданными озорными всплесками перламутровой жемчужной лазури, разбегающейся по водной ряби при легком порыве ветра. Мы молчали, завороженные непрекращающимся цветовым интермеццо, думая каждый о своем. Я о том, что моя жизнь изменилась навсегда, предложив два пути. Каждая клеточка тела вибрировала от возбуждения и восторга, от испуга и предвкушения. Чувства, взаимно уничтожающие друг друга подобно обезумевшим мотылькам метались в душе, и я была не в силах вмешаться в естественный процесс рождения новой любви.
