Я вспомнила, как он стоял на берегу, глядя, как отъезжает наша машина, — в темных волосах белели песчинки, а в глазах, подозрительно поблескивало. А еще — он поцеловал меня. Я была без ума от Пола Картера даже тогда, когда он обсыпал меня песком в детском саду, а теперь он поцеловал меня — перед тем как, я, мама, папа и Лекси загрузились в машину и отправились через полстраны неизвестно куда. Поцеловал всерьез, по-настоящему. То была наша последняя встреча. Мы хотели прошвырнуться по пляжу, а потом посмотреть какие-нибудь дурацкие ужастики — и ни слова о том, что я уезжаю. Не хотелось, тоскливых прощаний. Все шло по плану, и вдруг этот поцелуй — как гром с ясного неба!
Даже не гром, а такой идиотский механический визг, вроде того, что издают герои мультиков, когда их лупят молотком по голове. Из легких куда-то исчез весь воздух, сердце перестало биться.
А теперь я в сотнях километров от Пола и вообще от какого-либо человеческого жилья, и все, что у меня осталось, — это ракушка (его подарок на мое шестилетие), последние слова («Я буду скучать по тебе, Лисси-Крысси») и память о том, как он стоял тогда на берегу. Вокруг его тела мерцал темный полуночно-синий свет, на фоне которого песок казался особенно белым. Синева медленно колыхалась, пока ее обладатель молча смотрел, как я уезжаю от него навсегда.
Вспомнив цвет Пола, я прикусила губу. Он всегда был синим и темнел год от года, пока, наконец не приобрел оттенок штормовой волны.
Я попыталась отогнать ненужные мысли. Мы едем через всю страну, чтобы начать новую жизнь, и уверенность в том, что Пол никогда не явится в Оклахому, чтобы забрать меня обратно, пойдет мне только на пользу. Я решила стать обычной, а это значит — никаких сияний. Отвернувшись от окна и крепко зажмурившись, я постаралась подавить в себе ту часть сознания, которая видела цветные ореолы.
— Бесполезно, — сообщила с переднего сиденья мама.
Даже не повернулась посмотреть, что я делаю! Как все-таки раздражают иногда ее способности. Говорят, у каждой мамы есть материнский инстинкт. С моей все гораздо хуже. От нее вообще ничего не скроешь, кроме, разумеется, истории с Полом — если это вообще можно считать историей.
— Что бесполезно? — спросила Лекси, которая понятия не имела, чем я занимаюсь.
Отец только молча перестроился в другой ряд.
— Его нельзя просто прогнать, — добавила мама, наверное, в сотый раз за последние две недели.
Я промолчала.
Нельзя? Это мы еще посмотрим.
